Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

Она уже зашагала прочь от него, когда он окликнул её:

– Постой! Ты мне не ответила: ты пойдёшь завтра, куда собиралась, или откажешься от этой затеи?

– Ещё не решила.

На другой день, проснувшись с первыми лучами солнца, она уже знала, что никуда не пойдёт. Понимание того, что помочь никому не сможет, а себя погубить – запросто, пришло во сне. И укреплённая этим пониманием, Татьяна, неожиданно для себя, встала в отличном настроении, полная сил и смутно ощущая, что с этого дня, по крайней мере, на какое-то время, у неё появится период относительного спокойствия, необходимый для того, чтобы собраться с силами для новой полосы трудностей, которые, она это тоже знала, предстоят ей впереди. Главное, в чём она утвердилась, благодаря посетившему её сновидению, заключалось в том, что Роман не подлец «на службе», значит, какое-то время их пути-дорожки могут пролегать в соседних колеях. О несчастной судьбе директора музея, кому ещё вчера так горячо жаждала помочь, даже если придётся пожертвовать собой, она теперь печалилась меньше. Бедного старика преследуют вовсе не из-за его личных прегрешений или заслуг, а в связи с нею. А значит, наилучшим для него будет, если она оставит бесплодные попытки вытащить его из застенков. Длинная цепь тайно сотканных событий высветилась выпукло и ясно. Усилия покойного Агамирзяна, направлявшего её именно туда, где состоялось, в итоге, её главное открытие, тайное для официального научного мира, но, похоже, явное для тех, кто в этом мире посвящён во что-то важное… Усилия, в итоге приведшие к скоропостижной смерти профессора. Активность арестованного директора, с какой тот настойчиво добивался командировки для младшего научного сотрудника, шагая через ступеньку в иерархических отношениях, выбивая помощь Академии наук… Помощь, в итоге стоившая ему свободы, ей – места работы, а всем – уникального музея… И пытающийся контролировать всякую инициативу учёных в «запретном» направлении исследований Валентин Давыдович Целебровский, возникающий тенью на пути всякий раз, как пахнет приближением к сокрытой исторической истине. Наверняка же, не без его персонального вмешательства была прервана её командировка! Но Татьяна успела, несмотря на то, что часть своего времени в поездке отдала встрече с Гришей, найти в библиотеке кое-что проливающее свет на тайну Черной Книги. Она нашла и успела сделать выписки из дневников Ломоносова. Редкое издание изъяли ото всюду ещё в 20-е. Экземпляр, затерянный в библиотеке, куда её, собственно, и командировали, был почти чудом. Без книги по палеолингвистике, найденной в той же библиотеке, она бы не расшифровала нескольких страниц Чёрной Книги. Получается, бедняга директор тоже в курсе тайны или догадывается?

Татьяне приснился удивительный сон. Она редко видела сновидения. Но всякое запоминала в деталях и надолго. Объёмные, цветные, нередко с запахами и тактильными ощущениями, то перекликающиеся с явью, а то и спорящие с нею в своей рельефности, сны всегда приходили как знаки, которые нужно уметь читать. В них она посещала дальние страны, неведомые города, лесные чащобы, распахивающие сокрытые в их дебрях секреты. Сюжеты снов изобиловали персонажами. Каждый из них был наделён яркими чертами, не совпадая с чьими-либо в повседневной жизни. Не склонная к мистицизму, но и не чуждая ему, как и большинство молодых женщин, Татьяна внимательно относилась к своим снам. Она не записывала их. В этом, как правило, не было необходимости – почти все она помнила наизусть. Но каждое сновидение подолгу обдумывала, анализируя пришедшую к ней информацию, сокрытые в ней образы и знаки, многократно возвращаясь к увиденному сну спустя очень большой временной промежуток. Примерно к двадцати годам у неё выработалось своеобразное отношение к миру своих сновидений как к некой параллельной реальности, существующей в её жизни наравне с реальностью земных событий. А после появления в её жизни Чёрной Книги, ставшей ещё одной параллельной реальностью земному бытию, изредка её охватывало странное состояние, когда, задумываясь о чём-нибудь важном и сокровенном или прислушиваясь к какому-нибудь пережитому яркому ощущению, она не могла ответить себе на вопрос, а какая из реальностей, собственно, главенствует. Тем более что, чем дальше, тем чаще происходили в жизни переклички между событиями всех трёх реальностей, и всё глубже одна проникала в другую. Сны в последние годы стали очень напоминать вещие, обладающие пророческими свойствами, а ёмкие изречения из древней Книги с изумляющей точностью накладывались на происходящее, давая ему образное и парадоксально ясное объяснение. Так она и жила в триедином мире своих реальностей, пока не обрушились на голову события последних дней, пошатнувшие её уверенность в предсказуемости объективного мира. Вот, почему последний сон был, что называется, в руку. Он протянул душе Татьяны спасительный посох, опираясь на который возможно было снова обрести твердь под ногами и идти дальше.