Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

– Ты вот, что, – наконец, проговорил старик, – слушай и мотай на ус, пока усов достанет. Жизнь-то у тебя впереди ещё до-олгая. Успеешь намаяться. Ты Меченый, и вся твоя судьба вот тут и прописана, – Царь слегка прикоснулся указательным пальцем к правому глазу. Роман не нашёлся, как истолковать этот жест, но смысл сказанного доходил иным способом, не нуждаясь в комментариях и жестикуляции, хотя переспроси его, о чём тут говорилось, едва ли ответит вразумительно. Царь продолжал: – То, что держишься, не скурвился до сих пор, молодец. Но деваться тебе, голубь, некуда. Придётся с ними поиграть. Или одна дорожка – к своему папашке на небеса.

Царь помолчал. Роман готов был в этот миг ещё и ещё раз выслушать последнюю фразу, вдруг разлившуюся по сердцу маслом благодатным. До сих пор его мотало, как ботало коровье, и не мог он понять смысла. Единственная спасительная мысль, выводящая из тупика размышлений о смысле жизни, мысль о достатке. Он цеплялся за мечты и планы накопления богатств земных, денег, золота и камушек, сам не понимая, что и почему так влечёт его в этих фантазиях. Он никогда не был жадным. Он не испытывал священного трепета перед «золотым тельцом». Прежде некоторые из своих меркантильных фантазий ему удавалось воплощать в реальность. Так было с одним фарцовщиком года за два до армии. Тогда удалось весьма выгодно обернуть несколько раз вложенные деньги и недурно прибарахлиться. Так было с сержантом Костенчуком, на сотрудничестве с кем он начал уверенно подниматься вверх, готовя себе мало-помалу дембель «на высочайшем уровне». И надо же было случиться, что именно им с Костенчуком выпало сломаться об одного салагу не в меру принципиального. Взял да и заложил их замполиту Быстрякову в тот самый момент, когда выстраивалась превосходная торговая комбинация! Естественно, салаге устроили тёмную. Чуть ли не половиной личного состава роты. Комбату немалых усилий стоило отстоять роту от расформирования. Но выездной трибунал по горячим следам преступления, был настолько громким, что звон от него, наверное, по сей день в части стоит, хоть и годы прошли, и саму часть вместе с другими из Афгана вывели, и состав командиров наверняка поменялся. Осудили и его, и Костенчука, и ещё четверых человек из роты. Досталось и ротному. Его понизили в звании и влепили выговор. Легко представить себе, какую после веселую жизнь тот устраивал бойцам на плацу и кроссах. Впрочем, это в прошлом, в жизни, возврата к которой нет и не будет никогда.

– Оно, конечно, сам-то ты, поди, ничего не смыслишь в том, что с тобой делается. И я вот пока не знаю, стоит ли тебе знать больше или не стоит. Впрочем, кое-что тебе просто нельзя не знать. Ну, например, о том, что кличка твоего отца на зоне была… Как думаешь, какая?

– Не знаю… – просипел Попов, а у самого перехватило дыхание.

– Именно так, как и тебя. А знаешь, за что? Не знаешь. За то же, за что и тебя. Смерть метит того, кто с любовью в игры играет. Не понимаешь? Объясню малышу. В этой жизни всё устроено по понятиям. А ты думал, иначе? Есть главные понятия, вокруг которых всё и вертится, и зовутся они – смерть и любовь. Кто играет в игры со смертью, фарт ловит. Если не проиграет, конечно. Ему либо богатство выходит, либо слава, либо любовь, либо и то и другое вместе. Потому как играть со смертью может лишь тот, кто её не боится. А это, голубь мой, дар редкий, не всякому даётся. Есть, конечно, и дураки рисковые. Но мы о таких говорить не будем. А вот для тех, кто в игры с любовью играет, смерть готовит свои сюрпризы. Ты думал, главное в жизни богатство, власть? Это, мальчик, бирюльки для тех, кто не знает главных понятий. Они живут без понятия и помирают в темноте. И знаешь, сильно мучаются перед смертью. Твоя баба – племянница одного Монаха. Она его не видела, я – её. Знала б дядьку, не сделала бы того, что сделала. И тебя б, дурака, сумела удержать от глупостей. Да, видать, не судьба вам. Впрочем, жизнь ещё не кончена. Не прекратишь свои глупые игры, глядишь, и вернёшь что из утраченного. Хотя и вряд ли…

Царь вновь замолчал, и молчание его на сей раз длилось долго. Роман, начав размышлять над царскими словами, успел отвлечься и думал уже о другом: не с ума ль сходит старик? Есть ли смысл придавать значение словам впадающего в маразм от долгой отсидки уголовника? Ну, авторитет, и что с того? Может, потрепаться не с кем, а тут какой-никакой знакомый! Кто их знает, что его там с папашкой, тоже Меченым, связывало? Сейчас лепит всякую чушь, а может, на самом деле просто вербует себе очередную «шестёрку» – вот и вся недолга! На душе Романа стало тоскливо, во рту появился горько-кислый привкус, точно гнилой апельсин надкусил. Пора бы о главном – чего же, собственно, надобно этому старику…