Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

Чудо произойдёт в начале июня 1992 года, заставшего отощавшего странника в сельце Ерошаты. У Монаха совсем закончились деньги, в котомке полбуханки хлеба да пара варёных яиц. Лесные дары ещё не взошли, и вся надежда была на то, что удастся дойти до какого-либо ночлега с подкормом у сердобольной русской хозяйки. За время странствий Монах повстречается с такими же одинокими странниками и многому у них научится. Главное: никогда не планировать, не загадывать. Он перестанет опасаться, что выследят, убьют, отнимут заветные свитки. Время лишь обострит чувство опасности, и от всякого рискованного поворота или встречи он будет уходить задолго до того, как она возникнет. Милиции со временем станет не до бесчисленных нищих бродяг всех возрастов, обходящих вдоль и поперёк родную землю без направления и цели. Одни, как и он, в рясах, возможно, и не имея никакого отношения ни к одной из церквей. Другие – в лохмотьях. Грабежом и разбоями промышляли, видать, только в больших городах, и полупустые земли обезлюдевшей провинциальной России были для Монаха вполне безопасны.

Вечер будет сгущаться на востоке, пока над западом ещё горело и даже чуть пекло. Монах будет идти просёлком от Ерошат до Прилук, рассекавшим густой смешанный лес. Почти неезженая дорога последней накатанной колеёй со следом протектора сохранит отпечаток с последнего дождя, когда земля была набухшей и липкой, три дня тому назад. Поверх этого – ни следа. Сколько времени идти до села Прилуки? Готовься к очередной ночёвке в лесу! Вдруг услышит Монах из-за спины приближающийся звук старенького ЗИЛа. Грузовичок, деловито преодолевая убитую дорогу, неотвратимо настигнет странника. Монах решит не оборачиваться. Но, когда машина поравняется с ним, водитель притормозит, откроется дверь и раздастся бодрый мужской голос:

– Ангел в дорогу, честной отец! Куда путь держим?

– Иду-то я к Богу, да не знаю дорогу, – ответит Монах, останавливаясь. Его глаза встретятся с глазами водителя, и словно искра пробежит. Мужчина заглушит мотор, соскочит со ступеньки, хлопнув дверью, и вплотную подойдёт к Монаху. Тот машинально прижмёт к себе лямку своей котомки за спиной.

– Ты ли это, Иваныч? – воскликнет мужчина, вглядываясь в лицо Монаха, словно проступившее из небытия.

– Может, и так. Только ныне другое имя у меня.

– Постарел, постарел. Ишь, бородищу отпустил! А и то, почитай, четверть века пролетела. Да не бойся ты, в самом деле. Полезай в кабину, до Вязниц еду! – и водитель протянет руку. Монах неторопливо примет её и неспешно проследует внутрь. Он, конечно же, вспомнит одного из мужиков заветного села. Вот уж неисповедимы пути твои, Господи! Не искал встреч с прошлым, а оно само стучится в двери! Да ещё и тогда, когда не чаешь… От судьбы отказываться грех. Принимай, Николай, какая есть! И ответит Монах, усаживаясь поудобней:

– Кажется, ты из немцев? Генрихом звали.

– Геннадий, – весело отзовется мужчина, заводя мотор…

Так вечером июньского дня спустя без малого четверть века окажется Монах Иван Калашников в поворотной точке судьбы, откуда она пошла другим путём. Потому что на другой же день появится в приютившем его восстановленном «немецком доме» старец, имени которого Монах уже вспомнить не сможет. И расспросит старец в подробностях о том, куда надобно Монаху. Не утаит Калашников ничего. Потому что здесь, в этой заповедной точке отсчёта, опасаться вездесущего ворога ему было ровным счётом нечего.

– Значит, книга Домны Варфоломеевны при тебе, – сурово заметит старец, кивнув головой на котомку за плечами Монаха.

– При мне, отец.

– Ну, так собирайся. Пошли. Нельзя тебе долее здесь оставаться. В одну воду не ступают дважды. Коли тати нагрянут за книгою вдругорядь, сожгут всё вместе с нами. Пошли. Проведу тебя к отцу Василию.

– Как же? За границу? – удивился Монах.

– Граница для незрячих. Кто картам верит да бесову власть слушает. А мы никакой власти кроме Божией над собою не знам и границ для нас нет, – сурово ответствует старец, и отправятся они в путь. Диковинный, каким не доводилось бродить Монаху. Сказочными тропами меж дремучих буреломов, аки посуху проходя неведомыми тропами непролазные болота, не раз и не два сталкиваясь с диким зверем лесным, не трогавшим и не боявшимся их. Двое суток напролёт, не присев и не притомившись, будут идти и окажутся у заветных стен. Старец промолвит слово прощальное, прибавивши, что далее ему нельзя. Не время. А подле заросшей мхами и древесными побегами, а потому никому не приметной каменной монастырской ограды будет встречать отец Василий Бесов Изгоняющий. И улыбка его будет радостной, подобной улыбке младенца, приветствующего Христа.