Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

– Это вы о чём? Вы что, угрожаете мне?

– Не вам, уважаемый Андрей Александрович! Не Вам. Всего лишь, так сказать, вашей жене, будущему ребёнку, если он, конечно, родится. Ну, вы понимаете… С вашей мамочкой тоже могут случиться самые разные неприятности мелкого характера, правда вы с нею и не общаетесь практически. Но всё же, всё же… Мама всё-таки… Подумайте, стоит ли ссориться с нами!

– Да кто вы такой, чёрт вас задери? Говорите, оперуполномоченный, а ведёте себя, как дешёвый рэкетир.

– Дешёвый рэкетир ведёт себя иначе, Андрей Алексаныч. А дорогой рэкетир – это уже, как правило, наш человек. У ведомства много разных интересов. Ну, так как?

Андрей засопел. Утро переставало быть добрым. Обладатель надтреснутого тенорка вовсе не безобидный провинциальный профессор или туповатый водитель трамвая, а опытный вымогатель. Знал, куда бить.

– Я вижу, – с трудом вымолвил Долин, – особенной свободы выбора вы мне не оставляете.

– Что вы! Что вы! Свобода выбора есть всегда. Быть или не быть, например. В вашем случае несколько иначе. Быть счастливым семьянином или безутешным вдовцом, например.

– А вы не боитесь, что против вашей крыши может быть выставлена более сильная? – выпалил Андрей, озарённый догадкой.

– Это какая, например?

– Ну, допустим, клиника профессора Беллермана, – выдохнул прямо в лицо Лебезянскому Андрей, никак не ожидая, какой эффект произведут его слова. «Опер» побледнел, правая рука, лежавшая на столе, слегка задрожала, а пальцы стали мелко барабанить тихую дробь.

– Я думаю, – наконец выговорил Лебезянский, – Владислав Янович будет скорее помогать нам в нашей работе, чем мешать. И потом… потом… Вы вряд ли обратитесь к нему за помощью.

– Это почему же?

– Одно дело психологическая, психиатрическая помощь, а другое… И кто вам сказал, что к нему вообще имеет смысл обращаться в таких случаях, как у нас с вами. Он же врач, хотя, не скрою, имеет кое-какое отношение к нашей конторе.

– Ну вот, Игорь Игоревич, вы и проговорились, – радостно заметил Андрей, – Стало быть, нам есть, о чём торговаться. Так вот вам мои условия. Вы немедленно уходите и гарантируете мне, что ни со мной, ни с моими близкими не произойдёт никаких неприятностей по вашей милости, а я обещаю вам, что за вами лично и теми, кто там за вами стоит, не приедут санитары. Устраивает?

– Таких гарантий я, к сожалению, дать не могу, – уныло пропел Лебезянский, складывая бумаги, – Я понимаю, договориться нам с вами пока не удалось. Что ж, время ещё есть. И у вас, и у меня. А чтобы вы правильно поняли, с чем имеете дело, вам будут представлены в ближайшее время некоторые… ну, скажем так, верительные грамоты. Да-да, именно верительные грамоты. Раз уж вы козыряете Беллерманом, если, конечно, не блефуете… Но, пожалуйста, Андрей Алексаныч, не тяните с ответом. А я надеюсь, он всё равно будет положительным. Ведь, в конце концов, мы с вами делаем одно дело. Одно общее дело.

– Да какое на хрен общее дело?! Я просто живу. Понимаете? Живу! Это вы там все делаете какое-то дело. А мне нет дела до ваших дел! И оставьте меня в покое! Всё! Я понятно выразился?

– Да-да, конечно, – согласился Лебезянский, вставая из-за стола. – Вот вам моя визитная карточка. Надумаете что-нибудь, позвоните.

Андрей возвратился домой раздражённый. Маша ушла на работу, оставила на столе записку. Он мрачно повертел её в руках, не прочитав. Мысли никак не могли собраться в пучок. Но он всё же усилием воли заставил их течь в одном направлении, и сразу сложилось решение. Отсчитав несколько купюр, сунул их в карман и вышел из дому.

Путь его лежал к подворью Спасо-Преображенского монастыря. Никогда прежде не пересекавший порога храма, хотя и крещёный в детстве отцом, Андрей неожиданно для себя принял решение придти именно сюда. Словно кто-то или что-то шепнуло ему: «Не ищи помощи у суетливых вокруг. Обратись за помощью к Богу». Он так и сделал.

В церкви шла служба. Пожилые женщины размашисто осеняли себя крестными знамениями, шёпотом повторяя слова нараспев произносимой священником молитвы. Не знакомый с церковным уставом и обычаями Долин робко сложил щёпотью пальцы и коснулся ими лба.

– Проходи, сынок, не жмись к порогу, – ласково проговорил женский голос сзади. Андрей обернулся и увидел миловидную вполне светскую барышню, разве что платок придавал ей некое благолепие. Он удивился: она, едва старше, назвала его сынком. Точно угадав его мысли, дама молвила:

– Ты душой молод совсем, не окреп ещё. Иди, послушай молитву, прислушайся к сердцу, и полегчает.