Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

Хитроумный маг и целитель, чёрный колдун и всесильный властитель душ, плетущий нити одному ему ведомых сюжетов из-за прочных стен 13-го корпуса «Дурки», сам понимал, что весенний инцидент с его подопечным поломал планы в его отношении. Но поделать тут уже было нечего, разве, в крайнем случае, нажать «кнопку ликвидации». Впрочем, и этого теперь не сделать незаметно. Андрей умудрился, даже будучи, казалось бы, под его полным контролем, сразу после проведённой операции, поступить не так, как планировалось. Причину сбоя заложенной в него программы следовало искать не столько, наверное, в нём, сколько в женщине рядом.

Долины на своё тихое свадебное торжество не приглашали большое количество гостей. Однако доктор Беллерман был в числе первых, кто их поздравил. Прямо в ЗАГСе после регистрации брака он, пожелав молодожёнам счастья, не преминул высказаться в том смысле, что надеется на возвращение молодого мужа на ниву общественной работы. Дескать, «и журналистика, и номенклатурная карьера для такого человека, как Андрей Александрович Долин, остаются открытыми путями, на которые рано или поздно должна ступить его крепкая мужская стопа». Беллерман по-прежнему верил, что нет на свете силы, способной влиять на психику мощнее, чем его проверенные методы комплексного воздействия, которые он разрабатывал и оттачивал годами, объединив в концепцию под названием «Коррекция личности».

В эту полнолунную ночь Андрей и Маша Долины сидели вдвоём за чаем, беседовали, разжижая морок бессонницы, и не отдавали себе отчёта в том, что друг другу они даже ближе, чем сами думают, что судьбы их переплетены друг с другом таким бесчисленным количеством нитей, какое и подсчёту едва поддаётся. Не знали, не ведали того, что в далёком 1918 году Машкин прадед Кузьма Никитич Калашников порубал насмерть своей казацкой шашкой изменника царю и отечеству, каким он его считал, ставшего на сторону большевиков дворянина и офицера Андрея Мефодьевича Долина. Не знали, не могли знать, что задолго до этого предок Андрея Мефодьевича помещик Староверов утаил от прибывшего со специальной инспекцией из Петербурга чиновника по особым поручениям Его Императорского Величества III Канцелярии Владимира Даниловича Калашникова старинную рукопись, хранившуюся в доме Староверовых с незапамятных времён. Император, только что вмешавшийся в историю с приговором историку Воланскому и спасший от уничтожения его книги, имел точное представление о том, какую именно рукопись ищет. И позже Владимир Данилович доложит графу Бенкендорфу о том, что «г-н Староверов неблагонадёжен, имеет нрав скрытный и должен быть определен под негласный надзор, поелику может оказаться весьма полезен оставшимся заговорщикам Севернаго общества [61] , имея познания обширные, библиотеку, и сношения с литературными и прочими вольнодумцами, коих в России всегда пребывало великое множество, а ныне слишком велико число их». Бенкендорф, будучи человеком опытным и многомудрым, положит донесение Владимира Даниловича Калашникова «под сукно» и никогда не предъявит никому. Северное общество уже к началу 1826 года было полностью разгромлено, и говорить о каких-то «оставшихся заговорщиках» могут только не в меру усердные и не слишком информированные люди. Однако сигнал есть сигнал. Пускай полежит! А вдруг пригодится, коли потребуется свести счёты с кем-либо? Да хоть с тем же Пушкиным, этим царским любимчиком, которого Его Величество опекает как личный цензор, а место ему, в лучшем случае, в Сибири меж других мятежников!

А в незапамятном 1693 году некто Бориска Калашников из купеческой семьи, позже воспетой поэтом Лермонтовым, закадычный приятель Алексашки Меньшикова, с подачи последнего был приближен к молодому Императору Петру и включился в работы по постройке кораблей, за что был жалован особой грамотой, даровавшей ему широкие права на торговые операции с лесом и пушниной, начал вскоре порубку в отведённых ему на то угодьях, да напоролся на странного старца по прозвищу Доля, запретившего молодому негоцианту рубить лес в этом месте, грозя страшными мучениями, ежели не послушает. Бориска посмеялся над чудаком, примолвив, что «вас, бородачей-староверов, из лесов вскорости повытравят, да в железах на каторги сошлют, вот и посмотрим тогда, кому мучения выпадут на долю». А всего неделей по том разговоре случилась гроза, и Калашникова поразило молнией. Да так, что не убило сразу, а промучился он ещё месяц, по несколько раз на дню падая в страшных конвульсиях и заходясь беззвучным криком, замирающим пеною у рта.