Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

– Вас недавно очень хвалил ваш профессор. Вы, кажется, служили в Афганистане?

– Да, – не зная, куда девать глаза, ответил Гриша и перебил сам себя неожиданным вопросом:

– Скажите, Игорь Васильевич, а можно по окончании консерватории вновь поступить, но уже на симфоническое дирижирование… и к вам?

Румянцев добродушно рассмеялся.

– Вам понравилось, как я это делаю? Дирижирование оркестром не только весьма хлопотная профессия, но ещё и очень дорогая.

– В каком смысле? – не понял Гриша.

– В том, что много денег требуется вложить в то, что вовсе не обязательно когда-нибудь окупится. Это, так сказать, хобби для очень богатых людей, – глаза дирижёра нимало не смягчились от улыбки, а, напротив, как будто стали ещё жёстче. А на последних его словах в них появилась неуловимая тень лукавства, отчего вся фраза стала двусмысленной. Хотя пора первых кооперативов и безудержного роста коммерции вовсю катилась по стране, захватывая многое и многих, до стен гуманитарных ВУЗов и консерваторий, в частности, она дошла весьма ослабленной. Понятие о богатых и бедных напрямую связывалось с понятием о преступных и честных гражданах. Богатство само по себе, тем более, богатство клановое, корпоративное, как, например, профессиональный признак или принадлежность к клубу, дорогому хобби, казалось чем-то не достойным публичного обсуждения. То есть, оно, вероятно, где-то себе существует, но об этом воспитанные люди умалчивают, как не говорят, скажем, о тонкостях своей сексуальной жизни или об особенностях пищеварения. Гриша не мог найтись, что ответить Игорю Васильевичу, а потому поспешил скомкать так и не начавшийся разговор, и очень обрадовался, когда к ним подплыла бесформенная и самозабвенно пьющая искусствовед Лия Джафаровна Гензель. Имя этого завсегдатая всех банкетов и фуршетов города не сходило с полос многотиражных изданий, отводящих место публикациям об искусстве и светской жизни. Сквозь терпкий дух дорогого розового масла, которым она всегда пользовалась, предательски пробивался неистребимый дух коньячного перегара. Она о чём-то заворковала теплым контральто, и Гриша улизнул в сторону. В этот день он дал себе слово когда-нибудь обязательно продирижировать оркестром…

Диплом Берг защитил успешно. Отличную оценку выставили все члены государственной экзаменационной комиссии, и Гриша не сомневался в получении рекомендации в ассистентуру, дабы по истечении ещё трёх лет учёбы сдать кандидатский минимум и остаться в стенах ВУЗа преподавателем. А там, глядишь, можно будет подступиться и к симфоническому дирижированию. Однокурсники знали: в ассистентуру есть вакантное место, и, поскольку за Гришей закрепилась репутация «любимчика», кому покровительствует сам Зильберт и с кем за руку здоровается сам проректор Румянцев, за это место даже не затевали «драчки». Считалось, оно предуготовано Бергу. Каково же было изумление всех, когда рекомендацию получил не он, а никому не ведомая «серая мышка», приехавшая учиться из Нижневартовска, все пять лет не блиставшая особыми успехами и на госэкзамене с трудом получившая пять баллов! По Гришиному самолюбию был нанесён удар сокрушительной силы. К тому же, вставала в полный рост проблема трудоустройства. Он не знал, как её решать, поскольку в детские педагоги себя не готовил, держать конкурс на место в каком-нибудь концертном коллективе не планировал, а прочие места были давно заняты. В состоянии депрессии он погрузился в недельный запой. Настя, едва ли не со второго месяца совместной жизни занявшая позицию невмешательства в его внутренние дела, не могла понять, что с ним происходит, и забила тревогу. Никогда прежде не злоупотреблявший зелёным змием, муж приговаривал по литру в день; то сидел, закрывшись в своей комнате, то уходил из дому на полдня, возвращаясь вусмерть пьяным, то торчал на лестничной площадке с Игорем Михельбером, куря сигарету за сигаретой и о чём-то яростно с ним споря, при этом, не забывая пригубливать из горлышка портвейн. Гришина мама, как назло, укатила по профсоюзной путёвке «на юга», и справляться с пьяницей приходилось в одиночку. Ребёнка к не просыхающему мужу жена не подпускала. Маленький Борька видел, что в доме неладно, и постоянно хныкал, подливая масла в огонь. Наконец, между супругами разразился первый в их жизни настоящий скандал. Гриша обозвал жену «дурой, ничего не понимающей», хлопнул дверью и ушёл куда глаза глядят. Она поревела, собрала сына, вещи и, оставив записку, уехала на дачу к своей бабушке. Благо, стояли прекрасные летние деньки, через два дня она планировала выходить в отпуск, и дорога не особо длинная, всего-то полчаса электричкой…