Антал Погони - Двое из многих

«Видимо, колчаковцы еще надеются на победу, раз скрывают свои потери, — подумал Иштван, увидев такой эшелон. — Видимо, они делают последнюю ставку на бескрайние просторы Сибири, которую пересекает одна-единственная железнодорожная магистраль. Может, уповают на лютые сибирские морозы, которые помогут им остановить наступающие войска Красной Армии?.. По их мнению, будущее на стороне Антанты!.. Они и мысли не допускают о том, что Сибирь тоже может стать красной. Интервенты, наверное, думают и о Японии, правители которой спят и видят богатую полезными ископаемыми Сибирь, куда они с превеликим удовольствием переселили бы часть своего слишком большого населения. Для Японии судьба Сибири далеко не безразлична… Огромная страна, по которой сейчас мчится наш поезд, борется, истекает кровью, мужает… А я, как ни в чем не бывало, сижу в вагоне рядом с незнакомой девушкой, в кармане у меня — немногим больше тысячи рублей, и о том, что ждет меня завтра, я не имею ни малейшего представления…»

Керечена почти не интересовало, как его примут в офицерском лагере для военнопленных, так как он заранее был уверен в том, что долго там не задержится. Скорее всего, переберется в лагерь для солдат. Вряд ли ему удастся обмануть венгерских офицеров, которые прекрасно знают, каким должен быть их коллега! Ну и пусть! А что может случиться? Выбросят его из одного лагеря и переведут в другой… Ему до чертиков опротивела жизнь за колючей проволокой, особенно теперь, когда он попробовал вольной жизни и боролся за свободу под знаменем красного отряда!.. Сколько дней ему осталось жить на свободе? Десять, двенадцать?.. А потом снова лагерь, бараки, нары, полуголодное существование…

— Сегодня ночью пусти меня спать к стенке, — тихо просит Шура. — Я скажу тебе почему, только ты никаких глупостей не делай.

— Хорошо, не буду…

— Этот рыжий… предлагал мне двадцатку, если я лягу спать возле него.

Иштван сжал кулаки и, с трудом сдерживаясь, спросил:

— И что ты ему ответила?

— А ничего. Тогда он обещал тридцать пять, пятьдесят, а потом целую сотню. Я его к черту послала. Тогда он пригрозил, что донесет на нас с тобой, скажет, что мы красные.

— А он откуда это знает?

— Эх! Такому типу да не знать!

— Давай сейчас же поменяемся местами! А если он ночью хоть пальцем дотронется до тебя, я его зарежу!..

Наступали сумерки. Пассажиры вагона начали располагаться на ночлег. И только рыжеволосый купец сидел у открытой двери вагона, раскачиваясь из стороны в сторону в такт перестуку колес.

Иштван тоже стал готовиться к ночлегу. Вдруг кто-то дернул его за рукав.

— Беда случилась, товарищ, — шепнул ему татарин с реденькими усиками.

— Что за беда?

— Рыжий пьян… Он и сейчас пьет. Я все слышал… Он опасный человек.

— Я его не боюсь.

Татарин наклонился еще ближе и прошептал, дыша на Иштвана чесночным перегаром:

— Ты с ним ничего не делай, а то тебе большой беда будет. Ты ведь не русский. Я-то знаю. Я человека любой наций по разговору знаю. Этот человек — шпик… Если б ты видел, как он на тебя смотрел, когда ты жена к стенке пускал! Сейчас он зол очень и потому пьет… Но ты ничего не бойся. Если нужно, я его толкну — и все дело…

Шура слышала все, что сказал Иштвану татарин. Она побледнела как полотно и испуганно прошептала:

— Нельзя!.. Это же убийство!..

— Ошибаешься, голубка! — Татарин сверкнул глазами. — Это не убийство, а самозащита. Если я это не сделай, этот негодяй завтра в Тюмень всех нас выдавайт. Тогда пощада не будет. Всех нас заберут. А за жизнь питерский рабочий и копейка не дадут.

— А отшельник?

— Негодяй и он.

— А если кто догадается?

Татарин тихо хихикнул:

— Это в Сибири-то? В такое время? Да на нашем поезде и тормоз-то нет совсем. Люди спят все. Здесь большой насыпь… Покатится, и все… Если живой будет, пока очухается, наш поезд ой как далеко будет! А если умрет… Сейчас гражданский война идет. Враг нужно бить там, где он есть. А это враг! Купец, кулак, шпик. Такой жалеть не надо! А в Тюмень я слезу с поезд. Кругом туман. Ну, спите спокойно! Береги свой жена.

Иштван пожал татарину руку, и тот отполз в сторону.

Керечен повернулся к Шуре, взял ее легкие руки в свои и начал гладить.

«Уж не влюбился ли я?» — подумал он.

Все пассажиры уже спали. Шура ровно дышала. Белая блузка на ее груди то поднималась, то опускалась.

«Сколько лет провел я в солдатах? — спросил мысленно себя Иштван. — И на фронте, и в плену, и в отряде у красных… Другие в мои годы — уже счастливые отцы семейств. Дома меня никто не ждет… А может, одному и легче… Какая она, настоящая-то любовь? Я о ней никогда и не думал. Дома, правда, читал о ней в книгах — и в прозе, и в стихах. А если и думал, то только так: «Придет любовь, понравится какая девушка — возьму в жены, и дело с концом!..» Что же касается намерения татарина, то его, видимо, не следует принимать всерьез… А что, если купец и в самом деле начнет приставать к Шуре?.. Дам ему в зубы, и только!.. А если завтра утром он действительно донесет на меня в комендатуру? Тогда всему конец!..»