Вадим Белов - Лицо войны [Современная орфография]

Они бежали от реки, которую пытались перейти, которую им «надо» было во что бы то ни стало перейти, которая отделяла их от заветного «нашего» берега, такого близкого и недосягаемого своей глубокой холодной и равнодушной стремниной.

Они убегали, оставляя на белом фоне снежного поля массы черных пятен, зловещих пятен — трупов людей, принесенных в жертву этой безумной попытке.

И когда наступил вечер, успокоились оба берега, спустилась морозная зимняя ночь, пошел снег сухой, легкий и покрыл тонким белым погребальным саваном тела неприятельских солдат, черневшие на противоположном берегу…

Когда рассвело и взошло холодное красное зимнее солнце, мы их уже не видели… зима их похоронила.

Поезд стоял.

В купэ было темно — едва мерцал огарок за закоптевшим стеклом фонаря.

Первое, что я увидел, проснувшись, это — темную молчаливую фигуру, стоявшую неподвижно в дверях…

— Что тебе?

— К вашему благородию! — ответил солдат негромко.

— В чем дело?

— Так что приставлен к вашему благородию для услужения…

— Ага, хорошо, твоя как фамилия?

— Рядовой Харзюк, ваше благородие.

— Харзюк?! А какой ты губернии?

Солдат вдруг сбросил маску официальности, он отставил в сторону ногу и, осклабившись произнес:

— Псковские мы-то…

Сказано это было таким тоном, точно в известии о том, что он псковской губернии, для меня заключалось что-нибудь особенно радостное и веселое…

— Ну, ладно, Харзюк, будешь моим денщиком, пока приди утром взять сапоги почистить. Понял?..

— Как не понять, ваше благородие, — ухмыльнулся Харзюк, — разрешите идтить?..

— Иди.

Харзюк исчез, но через минуту опять просунул в дверь свою белобрысую голову и задал традиционный излюбленный вопрос всех денщиков:

— Не прикажете ли кипяточку, ваше благородие?..

Мы ехали уже восьмой день. Уже восьмой день катались по рельсам, Бог весть куда, бесконечная вереница красных вагонов, наполненных людьми и лошадьми, платформ, нагруженных повозками, походными кухнями и лазаретными линейками, с одним единственным, словно случайно попавшим сюда классным вагоном посредине, в котором восьмой день томились от бездействия и ожидания, человек двадцать офицеров.

«Куда ехали», в широком смысле этого слова, конечно, не могло быть и вопроса — ехали на войну, но в каком именно пункте высадимся, с какого момента начнется, собственно, эта «война», для полка, выступившего со своей мирной стоянки — никто не знал и даже не мог предположить: на каждой станции комендант в красной фуражке давал новое направление, поезд передавали с одной железной дороги на другую, и мы, в конце концов, совсем запутались в своих предположениях.

Солдаты относились к этой неизвестности более хладнокровно…

Долгие дни, пока катился поезд в неведомую даль, они сидели у открытых громадных дверей вагонов, свесив наружу ноги, или спали на нарах.

На маленьких остановках стремительно кидались из вагонов к кубам с кипятком, гремя манерками, чайниками и громадными взводными чайниками, обшитыми войлоком.

У торговцев и торговок с шутками, перебранкой и толкотней торговали баранки, яблоки, колбасу и зеленые груши, читали старые газеты, пели песни под гармонику и бесконечно пили чай, словом, жили так, как умеет жить только русский солдат, так быстро и легко приноровляющийся ко всякой обстановке.

Харзюк ехал в соседнем с офицерами вагоне. Утром еще сквозь сон я слышал, как за время остановки он, стараясь осторожно ступать тяжелыми сапогами, заходил в вагон за чайником и одеждой, и как на следующей остановке приносил все обратно.

Лежа на диване, я видел снизу, как он копошился, заваривая чай, как старался чисто вымыть стакан, глядел сквозь стекло на свет и стирал пятнышки внутри собственным пальцем.

Среди дня я раз шесть или семь, слышал неизменное: «ваше благородие, не прикажете ли кипяточку?» — и Харзюк появлялся в дверях улыбающийся с жестяным чайником в руке.

Наконец, наше бесконечное путешествие окончилось совершенно внезапно…

Около часу ночи в нашем вагоне, где все уже крепко спали, раздались голоса:

— Вставайте, господа, вставайте, господа, приехали…

Это был дежурный офицер…

— Что такое?.. Куда приехали?.. — раздались кругом голоса проснувшихся.

— Что это за город?..

За окнами было совсем светло, вся платформа была залита белым светом матовых электрических шаров, белел большой вокзал с вывеской «Люблин».