Вадим Белов - Лицо войны [Современная орфография]

— Храма Божия не щадят, нехристи, прости Господи, — батюшку убили, нечестивые, — в святой то вечер, — вырывались отдельные восклицания.

И вдруг, покрывая другие голоса, раздался спокойный и важный голос человека, только что избежавшего смертельной опасности.

— Не ропщите, братья, и успокойтесь. Возблагодарим Бога за наше спасение и будем продолжать молиться.

В раскрытых царских вратах стоял невредимый отец Алексей, за его спиной все было разбито, разворочено и разрушено.

Шелест облегченного вздоха пронесся по храму; руки, как одна, поднялись для крестного знамения, и все головы склонились дружным и мягким движением, каким клонятся тяжелые колосья созревшего хлеба под ласковым дуновением летнего ветерка.

— Миром Господу помолимся, — возгласил священник, продолжая служение, а с высоты, сквозь разбитую влетевшим снарядом крышу сверкало искрами бесчисленных звезд прекрасное, рождественское небо.

Где-то за горой, там, где к небу тянулись черные столбы дыма и гремели отдаленные залпы, шел бой… Оттуда шли вереницей раненые, несли на носилках закрытых с головой людей, и по белому полотну стекали вниз и капали на траву темные капли густой крови.

Лазаретные линейки, переваливаясь по ухабам глубоких вбитых колей, медленно двигались оттуда, переполненные людьми, охающими и стонущими при каждом толчке: иногда, нахлестывая нагайкой вспотевшую, загнанную лошадь, проносился по дороге, искусно лавируя между повозками и бредущими один за другим пехотинцами, казак-ординарец, на скаку передавая короткие приказания и, осадив маленькую, длинногривую, коренастую лошадку, мчался обратно, вверх по вьющейся в гору пыльной дороге.

Небо было мрачно.

Черный дым, смешиваясь с тяжелыми, мрачными тучами, надвигавшимися вместе с сумерками, низко полз над вершинами шумящего, густого леса…

Пламени не было видно. За горой и за лесом только взметывалось иногда багряное зарево, но что горело, близко ли горело или далеко, — разобрать было невозможно.

Стал накрапывать дождь, мелкий, осенний…

С зеленого ската почти незаметные на темном фоне быстро спускающихся сумерек начали сползать колонны пехоты, неторопливые, твердо ступающие и сосредоточенные массы людей…

Но люди эти были уже не те, что утром. Теперь, уже обожженные боевым огнем, они глянули в лицо смерти… Некоторые были без амуниции, брошенной, вероятно, во время атаки, другие шли с завязанными руками и головами, но здоровые руки крепко держали винтовки и глаза глядели по-прежнему спокойно и решительно…

Глядя на них было видно, что они хотя и идут назад, но не отступают…

И действительно!.. Они не отступали!

Решено было только изменить позицию, чтобы отходом в сторону избегнуть неприятельского глубокого обхода.

Теперь пехота, весь день не выходившая из огня, выполнила этот маневр, чтобы еще, быть может, целую ночь сидеть в сырых, холодных окопах или прятаться от свинцового дождя в кустарники лесной опушки.

Дождь шел все сильнее и сильнее…

Падали уже частые крупные капли, шурша о листья низкорослого кустарника, барабаня по крышам повозок и лазаретных линеек и превращая серые солдатские рубахи в черные.

Но люди не роптали.

Это был освежающий, благодатный дождь после двух недель переходов по пыльным песчаным дорогам под знойными лучами августовского солнца, при большом недостатке в воде и отдыхе…

— Бог дождичка послал! — произнес, крестясь, низкий бородатый солдат без сумки и скатки. — Давно пора: поистомились с засухой-то!

Голова у него была забинтована, фуражки не было.

Произнес он эти простые слова таким тоном, словно не было войны, словно не он целый день стоял под австрийскими пулями, словно не он ранен в голову и не он будет целую ночь лежать в окопах и ходить в штыки на неприятельские цепи; казалось, этот низкорослый, бородатый мужик просто вышел из избы в поле и порадовался дождю!..

А мимо ползли все новые к новые колонны пехоты; на горе, грохоча в сгустившемся мраке тяжелыми колесами, приближалась невидимая артиллерия, и слышалось только громыхание, ржанье лошадей и громкие, ободряющие окрики ездовых…

Дорога загибалась вправо и круто спускалась вниз…

Лошадей удерживали, передки набегали и иногда заваливались назад, высоко поднимая к небу дышла. Тогда особенно грозно ругались в темноте фейерверкеры и раздавалась команда: