Валентин Булгаков - На линии огня - Фронтовых дорог не выбирают. Воздушные разведчики. «Это было недавно, это было давно».Годы войны

— А я тебе варежку для нее связала, из козьего пуха. Делала для брата, Сашеньки, а тут твое письмо. Ну, да он подождет. И носки привезла, такие же теплые. Небось зимой тут замерзаете, в общежительстве? Ha-ко вот, померь.

На глазах у меня заблестели слезы. Я обнял ее за плечи и, как в детстве, прижался щекою к ее лицу.

— Саша жив, а сестра?

— Жива, жива. Все про всех расскажу, дай срок. Я вот тебя угостить хочу, привезла тут кое-чего. Голодный поди…

После ужина мы с мамой вышли в коридор и присели у окна. Здесь стоял стол, за которым я часто занимался.

Мама поправила сбившуюся простенькую косынку и подняла на меня счастливые глаза.

— До сих пор не верится, что вижу тебя. Повзрослел, возмужал…

«А как сдала и постарела ты, — пронеслось у меня в голове. — Ни дать ни взять старушка, а ведь нет еще и пятидесяти лет!»

— Мама, расскажи, как же ты меня нашла? — попросил я.

— Длинная это история, сыночек. Когда перестала получать от тебя письма, не знала, что и думать. Чуть ли не каждую ночь ты мне снился. То видела тебя в поле, ты был весь изранен и звал на помощь. То на какой-то высокой скале, далеко от меня, стоял с развевающимися на ветру волосами и громко смеялся. Просыпалась среди ночи, дрожа от страха, и до утра уже не могла сомкнуть глаз.

Временами совсем падала духом, отчаивалась когда-нибудь увидеть тебя. Тогда сердце мое разрывалось от горя, и я ходила как потерянная. Потом снова появлялась надежда, ею и жила. Но ты ничего мне не писал.

— Мама, прости меня. Я не думал, что так…

— Ладно уж, чего теперь об этом. Однажды, когда в городе еще хозяйничали фашисты, меня остановил на улице незнакомый парнишка. Опираясь на костыли, он спросил, как моя фамилия и не летчик ли мой сын, Петров. Оказывается, он служил с каким-то Петровым в одной части. Лично знаком не был, но слыхал, что во время воздушного боя самолет Петрова подбили над городом Ростовом. Летчик выбросился на парашюте, и его схватили немцы. Позже он встречал местных жителей, которые видели его растерзанное тело. Несколько дней оно висело на площади для устрашения населения.

У меня подкосились ноги, и я бы упала, если бы не поддержал этот парень.

На другой день я не могла встать с постели. Болело сердце, раскалывалась голова. В конце концов бросила хозяйство на попечение соседей и отправилась в Ростов.

— Как же ты добиралась? Это при немцах…

— А добиралась по-всякому. Где попутными машинами, где товарными поездами, часто пешком…

Я представил себе, как она в старой одежонке и рваных туфлях, в дождь и непогоду бредет по сельским дорогам. Одна-одинешенька, в незнакомых краях, рискуя в любой момент быть схваченной фашистами…

— …До города я добралась лишь на седьмой день. Нашла комендатуру, просила, умоляла назвать имя летчика, который был казнен. Меня гнали в шею, грозились посадить в тюрьму, однажды часовой ударил прикладом в плечо.

Мне показали кладбище, где, говорят, был похоронен тот летчик. Я была почти уверена, что это ты. Села около какой-то могилки и плакала в голос, пока не пришел сторож и не прогнал меня.

Она передохнула, вытерла кончиком косынки глаза и продолжала.

— Наконец наши освободили Краснодар, Ростов, погнали фашистов дальше. Люди начали разыскивать близких, родных. Вскоре и я получила весточку от Валентины, а потом и от твоего братика, Саши. Я подумала — может, рано я тебя похоронила? Мало ли летчиков с такой фамилией: Петров. Мне посоветовали написать в Москву. Мол, похоронки на тебя все-таки не было, а летчик — не иголка, мало ли что случается на войне! Одно из моих писем попало в ваш госпиталь…

Она замолчала. Молчал и я, потрясенный ее рассказом. Разговор наш прервался лишь во втором часу ночи. Измученная дорогой и переживаниями, мать уснула. Я еще долго перечитывал Сашкино письмо, которое он недавно прислал маме. Оказывается, он ушел на фронт добровольцем, когда ему еще не было восемнадцати лет. Служит во флоте, военный моряк. Бедная мама! Сколько слез она пролила из-за меня! До Ростова добралась. И сюда, в Саратов, спешила… Постепенно мысли мои стали путаться, глаза сомкнулись, и я забылся сном.

Мама пробыла у меня в гостях три дня. Жила она у девушек — Лида Визгалова уступила ей свою койку, а сама спала вместе с подругой.

Все свободное время я проводил с мамой. Показал ей институт. «Сколько народу, и какие все славные!» — улыбалась она. Мы ходили по городу. Особенно понравилась маме Волга. Она видела ее впервые. «Вот это река! Огромная, спокойная. Не то что Кубань, в половодье прямо бешеная становится! И пароходы у вас большие, не чета нашим».