Валентин Булгаков - На линии огня - Фронтовых дорог не выбирают. Воздушные разведчики. «Это было недавно, это было давно».Годы войны

— Вы… Вам что, плохо?.. Может быть, воды? Давайте, я отведу вас в тень! — сбивчиво заговорила она.

— Спасибо, ничего. Голова чуть закружилась, но уже все прошло. Вы… не беспокойтесь Все нормально!

Девушка зачерпнула полные ведра и, часто оглядываясь, начала подниматься по тропинке.

Посидев немного, поплелся вслед за нею и я. Но не успел пройти и половину переулка, как распахнулась калитка. Передо мной стояла пожилая женщина, из-за спины выглядывала уже знакомая мне девушка в сарафане.

— Сыночек! — ласково заговорила хозяйка, протягивая целое сито яблок и груш. — Возьми вот… Покушаешь. Миленький, да тебе нечем даже взять. Давай, я тебе их в карманы халата положу!

Я стоял как истукан, пока добрая женщина набивала спелыми плодами большие карманы синего халата. Пробормотав слова благодарности, я, сгорбившись, пошел дальше. Спиной чувствовал жалостные взгляды женщин. И словно в подтверждение этого до слуха донеслось:

— Мальчишка еще совсем… Господи, бедная мать!

До госпиталя оставалось пройти уже совсем немного. Но густой нарастающий гул заставил меня поднять голову. Высоко в небе армадой летели фашистские самолеты. Их было несколько десятков. Они направлялись на восток. Нагло, без прикрытия, точно у себя дома!

Не успел я подумать об этом, как из-за солнца неожиданно вынырнули три небольшие точки. Они быстро приближались, увеличиваясь на глазах. Истребители! Наши истребители. Но что они сделают против такой силы, уж лучше бы убирались подобру-поздорову. Только остроносые «ястребки» и не думали скрываться. Для начала они пронеслись над головными машинами, стреляя из пулеметов и пушек, затем развернулись и снова ринулись в атаку. Строй бомбардировщиков разваливался на глазах. Одни вынуждены были ввязаться в бой, другие продолжали лететь дальше. Но были и такие, что отвернули в сторону, сбрасывая где попало свой смертоносный груз.

Инстинктивно я рванулся бежать в укрытие: во дворе и на улице возле госпиталя были вырыты глубокие щели. Но тут же замедлил шаг, затем остановился. Мне ли бегать от смерти, человеку, которому совсем не нужно жить? Подняв голову, я во все глаза глядел, как прямо надо мной одна за другой отделялись от самолетов бомбы. Они аккуратно выпрямлялись в полете и, оглушительно свистя и завывая, неслись вниз. Где-то за госпиталем раздались мощные взрывы. Не успел я разглядеть, что там, как тяжко ударило совсем рядом. Меня подняло в воздух и бросило на землю.

Очнулся я в постели. Медленно обвел взглядом палату. Она была переполнена ранеными. Люди лежали даже на полу. Неужели остался жив? Налет авиации припомнился мне совершенно отчетливо, я даже зажмурился при виде приближавшихся бомб. Снова открыл глаза. Да, жив. Попробовал поднять ноги, пошевелил культями, повернулся. Кажется, все цело. Вот только шум в ушах, боль в пояснице, в руках. Ко мне наклонился какой-то раненый, он что-то объясняет, но я его не слышу. Контузило. Неужели я еще и оглох?

— Сестра! — чуть не во весь голос закричал Новиков. — Сестра! Черт знает, где их носит! — выругался он и преувеличенно громко начал стонать.

Вот уже две недели, как я нахожусь в саратовском госпитале. Слух восстановился довольно быстро. Но настроение по-прежнему ни к черту. Отчего-то пропал сон. А тут еще после отбоя, как обычно, разбушевался Петр Новиков.

Он тоже недавно поступил в этот госпиталь. Летчик-истребитель. Говорят, над линией фронта сбил «юнкерс», но и сам не уберегся. Самолет его вспыхнул и потерял управление. Придя в себя чуть ли не у самой земли, собрал силы и выпрыгнул из машины. К счастью, сильный ветер отнес парашют на наши позиции. Там его, обгоревшего, с пробитой головой, подобрали бойцы.

— В чем дело? — В дверях появилась наша аккуратная краснощекая Грета.

— Сестра, голова раскалывается! — застонал Новиков, прикладывая руку ко лбу. — Дай, пожалуйста, морфий, — сбавив тон, тихо попросил он.

— Я не могу, и вы это знаете. Не прописано врачом…

— Не прописано! — взрывается Новиков, резко садясь в постели. — А головы людям проламывать железом — это прописано? Для кого бережешь снотворное, для генералов, что ли? Я летчик, офицер!..

— Что здесь происходит? — В палату торопливо входит дежурный врач. — А, это вы, Новиков.

— Елизавета Петровна, я ни за что не усну. Ужасные головные боли, а она жалеет…

— Новиков, но вы же разумный, образованный человек. Вы должны знать, что такое морфий. Привыкнете к нему, и что тогда с вами станет?