Валентин Булгаков - На линии огня - Фронтовых дорог не выбирают. Воздушные разведчики. «Это было недавно, это было давно».Годы войны

В конце ноября 1944 года появился в лагере новый комендант полковник фон Гоувальд. Оказалось, что тот, кого мы раньше считали комендантом, майор фон Ибах, состоял в действительности лишь заместителем коменданта. Он сохранил свое место и теперь.

На утреннем аппеле новый начальник лагеря, приземистый военный с невыразительным, плоским лицом и с выпяченным брюшком, представился интернированным, обратившись к ним с речью.

— Ваша судьба находится в ваших руках, — торжественно провозгласил он, покачиваясь и притопывая свеженачищенным сапогом в такт своим словам. — Все зависит от вашего поведения. Может быть, чего-нибудь и не хватает в лагере, но с лишениями нужно мириться. Сейчас война, и от лишений страдает весь немецкий народ. Я сам четыре года провел в плену (в каком именно плену — не было сказано) и знаю ваши нужды. Все, что возможно, будет для вас сделано. Но только необходимо неукоснительное исполнение всех распоряжений начальства. За неисполнение распоряжений я буду строго наказывать, вплоть до применения…

Тут я прерву на минуту изложение. Дело в том, что толстобрюхенький, приземистый комендант, которого скоро прозвали Котом, говорил, конечно, по-немецки, а переводил его речь Гельм, официальный переводчик, не вполне владевший русским языком. И конец «гуманной» речи немецкого барона мы услыхали в следующей редакции:

— За неисполнение распоряжений я буду строго наказывать, вплоть до применения смертельной (вместо смертной) казни!

Переводчик даже побледнел, выговаривая эти страшные слова. А нам хотелось улыбаться.

Великодушное обещание «смертельной казни» ничем не было обосновано. Никакого бунта против нового коменданта никто пока не подымал. Комендант был, кажется, упоен широтой своих полномочий, которой ему хотелось похвастаться.

«Дурак!» — был общий приговор о коменданте после его первой речи. И скоро суждение это подтвердилось.

В январе месяце 1945 года доставлено было в лагерь два вагона брюквы. На разгрузку их комендант распорядился поставить все здоровое население лагеря, всех поголовно интернированных. Картина получилась комическая. Брюкву надо было перегрузить в погреб, 150–200 интернированных (и я в том числе) получали из огромной кучи по одной головке брюквы и выстраивались затем в длинную очередь перед погребом, чтобы сдать брюкву укладчикам. Очередь понемногу вступала в погреб, спускалась по узкой, скользкой лестнице вниз и вручала свой груз работающим на дне погреба. Тут были и капитаны, и профессора, и матросы, и русские, и евреи, и все вообще интернированные. Встречались, расходились, медленно продвигались вперед, иногда приостанавливались и с улыбкой, а иногда и чертыхаясь, смотрели друг на друга, понимая, что «камедь ломают» в угоду Коту. Молодежь начала издалека покидывать брюквы на руки принимающим, разбито было стекло в окне, настала полная дезорганизация… Всего этого можно было бы избежать, назначивши разгрузочную бригаду человек в десять-двадцать, и та же работа отняла бы не больше, если не меньше, времени.

Коту захотелось еще, однако, проверить, не воруют ли интернированные брюкву. Предписан был поголовный обыск работавших. У трех изголодавшихся заключенных нашли по головке брюквы…

Через несколько дней ретивый барон лично обыскал вернувшуюся из города группу «молочников». Обнаружил и конфисковал краски и четыре килограмма хлеба, вырученные при обмене на изготовленные интернированными детские игрушки.

Скоро отдан был также приказ часовым, охранявшим окна коридора, выходящие на двор: в случае, если кто-нибудь откроет окно, стрелять без предупреждения. Интернированным было формально сообщено об этом приказе.

От такого начальника лагеря ждать ничего доброго, конечно, не приходилось, хотя он, по его словам, и «понимал наши нужды».

Помнится, с конца января 1945 года ясно обнаружился общий неуспех немцев и, в частности, неуспех на нашем фронте. Отпали Верхняя Силезия и Восточная Пруссия. Немецкие войска быстрым маршем удирали из Советского Союза. Англо-американцы занимали один за другим западные города. Бомбардировка баварских населенных пунктов становилась все ожесточеннее. Фронт надвигался на Вюльцбург. Немецкие газеты уговаривали население «не делать паники».

Обезьяноподобный «банкир» провозглашал уже в феврале месяце:

— Если через неделю война не кончится, то я, выйдя на волю, уплачиваю тому, кто со мной не согласен, тысячу марок. А если окончится, то… то я получаю немедленно пайку хлеба!..