Александр Одинцов - Дерзкие рейды [Повести]

— Русские штыки в земле! — повторил он призыв гитлеровских листовок и рупоров.

Трижды выкрикнутое немецкое «да» было условным знаком: чтобы оставшиеся в укрытии, как только взметнется очередная ракета, дважды стрельнули вверх, якобы по идущим сдаваться.

Но что такое?.. Почему медлили немцы с очередной ракетой? Впрочем, понятно. Ведь им неохота прерывать сладкую музыку: нарастающий рокот своих мощных танков. Пусть танки еще больше устрашат русских.

Но вот взлетела ракета, расплескалась слепящим злым огнем. При ее зеленоватом свете дядя Вася различил метрах в десяти немцев. Мгновенно упал в снег. Залегли и остальные.

Выиграны две-три секунды. Гранаты в руках. Сорваны колечки. Бросок! Разрывы… «Ура-а! За Родину!»

Оставшиеся в бомбовой воронке, ринулись на прорыв, но только одному из них удалось достичь спасительного леса.

Снегопад прекратился. Начало рассветать. Аня и Винцента брели по заснеженному полю на запад. У каждой за спиной — винтовка. Силы убывали. Подтаивал снег, набившийся в голенища. От промокшей одежды бросало в озноб. Девушки шагали с упрямой решимостью. Шагали, по-детски не веря, что с ними может случиться что-то более страшное, чем уже пережитое.

Сквозь сизоватый туман впереди проступили какие-то строения. Донесся короткий, бодрый гудок паровоза.

Аня проворно сняла винтовку, прикладом уткнула в снег, оперлась на нее. Винцента проделала то же самое; ждала молчаливо — что придумает и решит старшая.

— Винька, глянь! — Аня показала на свой правый сисок. — Уже затянуло, кажись?

— Разматывать еще рано.

— Чуток размотай. Ничего! Заживет как на собаке.

— Затянуться не могло. Немножко загустела кровь, и глупо бы разбередить.

Аня, по-прежнему опираясь на винтовку, поворачивалась и напрягала зрение.

— Ежели не поедим и не обогреемся — каюк нам! А значит, упрятать надо винтовки. Войдем в поселок. А пистолеты при себе.

— У меня — наган.

— С наганом нельзя. Заметен барабанчик… Скажи спасибо, что добыла в овраге плоский ТТ, — Аня зорко оглядывала окрестность. — Эх, некстати перестало снежком сыпать! Придется кругаля дать вокруг станции.

Спрятав винтовки и наган у одинокой березы, они свернули в сторону. Одолевала усталость. Сквозь неудержимо слипающиеся веки чудилось равномерное колыханье снега.

Аня потрогала рану на виске:

— Почти загустело! Шагай, Винька! Не робей.

Станцию обошли на расстоянии больше километра. Остановились у чернеющей на отшибе бревенчатой избы. Тихо постучали в окно. Никто не отозвался.

Огляделись.

Двор — голый: торчат только покосившиеся столбики от бывшей ограды. Метрах в двадцати от избы — дощатый сарай с приоткрытой дверцей, которая косо зависла на одной верхней петле.

Еще постучали. По-прежнему все тихо.

— А замка на двери нет, — сказала Аня. — Притом окошки не промерзлые.

— Наверно, дома только детки маленькие. — Винцента едва выговаривала слова. — Им велели не отворять.

Аня прильнула к окошку.

— Запотели! Не разглядишь. А значит, изба топилась.

Винценту трясло. Болел бок, а промокшие ноги как одеревенели.

— Заберемся в сарай, — предложила она, едва сдерживаясь, чтобы не стучать зубами. — Хоть бы в сено прилечь.

Аня шепотом выругалась. Еще постучала — сильнее. Задребезжало стекло.

— Прошу тебя. В сарай! — просила Винцента. — На сено прилечь! Опять у тебя кровь. Я сорочкой перевяжу.

— Ладно уж… Айда в сарай. Не то соседи заметят.

Аня пошла к сараю по темной затвердевшей дорожке.

Скрежетнула в ржавой петле свисающая дверь. Из сарая выскочила толстая женщина в темном платке, насунутом ниже бровей. На бегу распахнулась ее шубка с облезлым собачьим воротником, обнаружился под ней ватник без пуговиц.

Аня и Винцента невольно отступили с дорожки, давая дорогу.

— Это что? — хозяйка ткнула на мокрую трехпалую рукавицу Винценты.

Аня все поняла: такие рукавицы были только у тех, кому приходилось стрелять.

— Думаете, немцы дурее вас?! — Они, гадство, пригляделись уже к военным девкам! Этаких, как вы, многих переловили да перевешали!

Винцента сдернула рукавицы, комком сунула за пазуху.

— То-то! — женщина откинула платок, огляделась и шагнула к окошку, третьему от крыльца. Постучала.

Внутри звякнули засовы, дверь открылась.

— Входите! — уже мягко пригласила хозяйка.

Девушки вошли в избу.

— Это моя Верка вас выручила, — сказала хозяйка, одевая девочку лет восьми в истертый, дырявый ватник. — Из боковушки в малое оконце вас углядела. «Мамка, смотри!.. Прямиком прутся по снегу! Не иначе, к нам». А я ведь уже одемшись была, собралась к свекрови за картошкой. Но как глянула — задумала в сарае притаиться. Понаблюдать, кто такие, — и, не дожидаясь ответа, повторила дочке свои наказы: — Поживешь у бабушки, покеда не приду за тобой. Не хнычь. Бабушка тоже тебя любит. Уйдет ежели бабушка на толкучку — сиди тихо, никому чужому не отворяй!