Александр Одинцов - Дерзкие рейды [Повести]

— Зови просто — Анькой. На двух бойцов политрук не положен. — И добавила: — Отряд шел на запад, и мы, выжившие, пойдем согласно приказу!.. Компас есть. Айда!

— Сначала давай посмотрим: может, остался кто живой?

Аня протянула ей свою винтовку, вытащила ТТ.

— Одна спущусь. А ты жди вон, у бугорка.

…Когда Аня выбралась наверх, ее било крупной дрожью, зубы стучали.

— Никого в живых, — наконец выдавила она, — нашла ППД командирский… Но расщепило весь приклад. Однако добыла целехонький ТТ. Это второй будет… Айда, Винька!

Она вынула из-за пазухи ватника два плоских вороненых пистолета. Прижала к помертвевшему лицу. И покачнулась. Винцента поддержала ее, обняла.

— Надо, Винька, идти, — проговорила Аня, освобождаясь от ее объятия. — Надо воевать.

А между тем в полутора километрах от оврага еще отбивались от немцев одиннадцать бойцов. Пятеро из них были ранены.

— Которых не зацепило, пусть пробиваются к лесу, — сказал парень с округлым девичьим лицом. — Мы прикроем.

— Кто из раненых может двигаться, берите гранаты, — скомандовал пожилой боец, которого все называли дядей Васей. — Вставьте запалы — и за пазуху. Пойдете за мной навстречу немцам. Сдаемся, мол.

— Лишь бы поближе подпустили! — буркнул кто-то.

Дядя Вася, вместо того чтобы взять карту-двухкилометровку, протянутую ему пока еще не раненным ординарцем, принялся заматывать свою жилистую шею пятнистыми обрывками рубахи. Все недоуменно смотрели на это: пули пронеслись выше, а ранен. Как же могло зацепить?

И вновь блескучие трассы над головами, вновь засек дядя Вася последние вспышки длинной очереди. Немецкий пулеметчик все там же… Доносятся все те же призывы сдаться.

— Ну, чего таращитесь на меня! — тихонько проворчал дядя Вася. — Правильно сказано: лишь бы подобраться поближе. Стало быть, обязан я постараться, поскольку верный глазомер имею. Без меня, чего доброго, не утерпите — швырнете гранаты за целые полсотни метров. А даже и с сорока прицельно не добросишь! А надо наверняка, чтобы хоть кто-то прорвался!

— Лежа и с двадцати не попадешь, — сказал солдат белорус, поправляя бинт на плече. — Но все одно пробиваться, потому что надоть далее воеваты.

— О том и речь! Хоть кому-то пробиться. Но чтобы поближе подпустил, должен быть я в цепочке раненых! — сказал дядя Вася и, торопясь, рассказал, что им задумано.

— Прежде всего надо ослабить настороженность немцев, если не совсем ее рассеять. Чуете, братцы? Ведь они ж осветят ракетами всю кучку «сдающихся». Вмиг углядят, как опустятся руки — да за пазуху… Срежут автоматами, прежде чем ослабевший товарищ успеет гранату выхватить. Смекаете? Первый сдающийся должен быть особенно проворным, а значит — и целехоньким. И притом ихним языком воспользоваться да вдобавок изобразить ихние повадки! Чтобы — как только я рухну в снег, а за мной вся цепочка, — чтобы заподозрили не нас, а в укрытии оставшихся!

Спустя несколько секунд уже не дядя Вася, а гораздо более молодой боец сильным, звонким голосом прокричал осаждающим:

— Сейчас поднимутся с поднятыми руками шестеро раненых! Если с ними обойдутся гуманно, сложат оружие и все остальные. Только тогда!..

Немцы прекратили стрельбу. Дядя Вася и пятеро раненых поднялись и медленно пошли навстречу врагу.

— Пока не пустили ракету, не подумайте опустить руки, — внятно шепнул, обернувшись, дядя Вася.

И тут же взметнулась огненная струя. Над головами, над вздернувшимися руками шестерых она взошла режущим зеленоватым светом.

— Внимайте корректировку направления! — донесся прежний повелительный голос от еще выжидательных позиций врага. — Требуется правее! Но немного правее!

Шагающий впереди дядя Вася выругался шепотом:

— Ах, сволочи! Заставляют идти на пулемет…

Он покорно забрал правее, потрогал свою камуфляжную перевязку, крикнул:

— Идем! Идем! Сдаемся!!

Последовал одобрительный ответ.

Ведущий шестерки на своем плохоньком немецком языке принялся торопливо выкрикивать. Знайте, мол, господа милостивые оберы и унтеры, он, старый солдат, уже побывал в германском плену четверть века назад… И поэтому вот сейчас убедил и прочих русских сдаться. Но лишь с огромным трудом и с опасностью для себя удалось ему сагитировать камрадов, ибо противился политрук и даже грозил…

На какие-то секунды он умолк — прислушался к надсадному рокоту далеко впереди. Понял, что по рокадному шоссе, где часа два назад изрешетили грузовик, идут сейчас вражеские танки. В мертвящем свете новой ракеты выкрикнул еще несколько корявых немецких фраз — все в том же духе, насчет «остервенелого» политрука… Зашагал быстрее, опередил раненых уже на полдесятка метров. Услышал сдержанный немецкий говор, определил, что враг — торжествующий, но все еще настороженный — уже близко. Тогда протараторил обещание сразу же разоблачить комиссара, который, возможно, попытается выдать себя за рядового…