Николай Колбасов - Штрафники. Люди в кирасах

— Ничего, сейчас обстрел прекратится, — проговорила старушка. — Ничего.

Действительно, через несколько минут заухали мощные корабельные орудия с Невы. И гитлеровцы тут же изменили район обстрела. Началась привычная для ленинградцев артиллерийская дуэль. Двинулись вперед прижавшиеся было к тротуару непривычно редкие автомобили, заскрежетал сцеплениями трамвай.

— Нам выходить на следующей остановке, — предупредил Медведев. — На другой трамвай надо будет пересесть.

Однако по Фонтанке трамваи не ходили и им пришлось идти пешком. На мостовой виднелись свежие воронки. У одного из домов, в который только что угодил снаряд, Алексей замер. Перед ним на тротуаре среди разбитых стекол и кирпичей лежала оторванная по колено детская ножка, обутая в неестественно белый носочек и желтый ботиночек. Медведев попятился от этого еще живого кусочка человеческой плоти и сжал голову руками.

— Гады… Какие же они гады! Их как крыс уничтожать надо!

— Успокойся, не кричи, — глухо сказал ему стоявший рядом Колобов. — Что толку кричать?

— Ты не знаешь, старшина, какой раньше была эта улица, — повернул к нему искаженное болью лицо Медведев. — Мы с Таней тут до женитьбы гуляли. На лодке плавали по каналу. Тут всегда ребятишки бегали, смеялись, жизни радовались. За что же их?!

— Успокойся. А вопрос этот ты фашистам задай, когда на передовую придем.

— Я их, гнид вонючих, руками давить буду…

— Алексей! Медведев! — вдруг послышался с противоположной стороны улицы женский голос.

Сержант резко обернулся. В смятении рванул металлический крючок на воротнике шинели, отыскивая глазами обладательницу такого родного и знакомого голоса. Через дорогу к нему бежала одетая в серый дождевик молодая женщина.

— Таня… — прошептал Алексей. — Танюшка моя родная!

Она схватила руками его крепкую шею, прижалась лицом к груди.

— Лешенька! Ты меня не узнал? Люба я, Танина младшая сестра. Ну, признал теперь? Как ты здесь оказался, Леша? Разве ты в армии? А Таня мне говорила…

— Где она? Вовка где? — нетерпеливо перебил ее Алексей. — Ну, Люба… Что же ты молчишь?

— Умерла Таня, в апреле еще… Недели через две после мамы, — тихо и не сразу проговорила Люба.

Алексей обмяк. Откуда-то изнутри к горлу поднялась горячая волна. Глаза повлажнели.

— С Вовой все в порядке, — торопливо сказала Люба. — Он в детском учреждении. За ними там смотрят.

— Где оно находится?

— Недалеко отсюда. Я бы проводила тебя, но спешу на работу. Перейдешь Аничков мост и сразу увидишь этот дом. Он слева, большой, с колоннами. Я у Вовы часто бываю.

— Хорошо, я найду.

— Тебя надолго отпустили, Леша? На сутки? Тогда вот возьми ключ от квартиры. Я у вас живу. Наш дом разбомбили. Вечером увидимся и я тебе все расскажу. Ну, я побежала, до вечера!

Колобов тронул Алексея за плечо.

— Ты успокойся и иди к сыну, а я в часть поеду.

— Не уходи, старшина. Давай вместе к нему сходим. Я ж его почти не видел. Когда в отсидку ушел, ему семь месяцев было. Что-то мне не по себе. Боюсь один к нему идти.

Нужный дом они отыскали быстро. Пожилая воспитательница провела их в свободную комнату и ушла за мальчиком. Алексей заметно нервничал, поглядывая то и дело на дверь. Наконец она отворилась и та же воспитательница ввела за руку бледного мальчугана с лобастой головой и тонкими, кривыми ножками. Малыш не по-детски серьезно оглядел пришедших к нему военных.

— Кто из вас мой папа?

— Вот твой папа, вот, — указала на Алексея пальцем воспитательница.

И мальчик доверчиво, с тихой улыбкой пошел к протянутым ему навстречу рукам отца. Наверное, подобные сцены не часто случались в этом детском заведении, потому что расчувствовавшаяся воспитательница неожиданно всхлипнула и закрыла глаза концом белой косынки. Колобов тоже странно закашлялся и начал протирать глаз вроде бы от попавшей в него соринки.

Прижавшись к груди отца, ребенок прозрачными пальчиками гладил его шероховатые, задубевшие на магаданских ветрах щеки и напевно-ласково приговаривал:

— Папочка мой… Папочка милый…

А Алексей смотрел на сына сквозь пелену слез и то ли улыбался, то ли плакал.

— Сынок, родной мой. Ты, наверное, есть хочешь. Сейчас я покормлю тебя. — И он торопливо стал выкладывать из вещмешка на стол продукты.

Вова не отрываясь глядел на разложенные перед ним сказочные яства. Он весь напрягся, как маленький, хищный зверек, схватил со стола галету и мгновенно забил ею рот.