Николай Колбасов - Штрафники. Люди в кирасах

— Стойте! — приказал батальонный комиссар, осветив незнакомца лучом карманного фонарика, и в его неверном свете Николай узнал Павку Василькова — бойца своего взвода. Левой рукой он зажимал кисть правой и из-под пальцев сочилась кровь. Курносое лицо Павки было искажено страхом и болью.

Василькова — пронырливого, мелочного воришку, способного украсть у товарища даже надкушенный кусок хлеба — во взводе не любили! Даже хлипкий Юра Шустряков называл его не по имени, а «сявкой», и Васильков привычно откликался на такое обращение.

— Что с вами произошло? — спросил Кушнаренко, рассматривая при свете фонаря окровавленные руки бойца.

Павка узнал, наконец, в остановивших его людях командиров и как-то сразу съежился, заюлил по сторонам глазами, забормотал, что он истекает кровью и ему необходима безотлагательная медицинская помощь.

На деле рана оказалась пустяковой, и Николай, достав из кармана чистый носовой платок, туго перевязал кровоточащую кисть. Он уже догадывался о причине происшедшего и чувствовал, как от сдерживаемого гнева у него запершило в горле.

— Вы зачем ходили в поселок? — тихо спросил он. Не дождавшись ответа, повторил громче: — Я вас спрашиваю, Васильков. Вы зачем ходили в поселок?

— Да так, товарищ старшина. Хотел папирос себе в дорогу купить, — испуганно зачастил Павка, заискивающе поворачиваясь то к командиру взвода, то к Кушнаренко. — Прибежал, а поздно уже оказалось. Магазин закрытый был. Я только замок потрогал, а тут — бабах! Старик-сторож, подлюка, из дробовика как саданет!.. Мне в больницу надо, товарищ старшина. Много крови потерял…

— Вот какие «гвардейцы» в моем взводе служат, товарищ комиссар, — с горечью сказал Колобов. — У этого ночного «покупателя» восемь классов образования за плечами, курсы киномехаников и две судимости за воровство.

— Да уж нечего сказать — герой, — усмехнулся Кушнаренко. — Однако в санчасть его отвести нужно. У него в кисти три или четыре дробины застряли.

Ранним утром все три штрафные роты одной походной колонной шагали по центральной улице города Свободного. Впереди торжественно и празднично гремел медью духовой оркестр местной пожарной команды. На дощатые тротуары высыпали из домов жители. Они что-то кричали проходившим мимо бойцам, махали им вслед руками, косынками. Впереди колонны, сразу же за оркестром четко печатали шаг майор Терехин, назначенный начальником эшелона, и батальонный комиссар Кушнаренко. Роты тоже старались идти в ногу, подлаживаясь к ритму ударов барабана. Все — в новом обмундировании, с шинельными скатками и вещмешками за плечами.

Не первую такую колонну провожал на фронт город Свободный. Женщины утирали платочками повлажневшие глаза. Мужчины выкрикивали бодрые напутствия. Так, под музыку и приветственные крики, роты вышли на вокзальный перрон. Здесь на первом пути уже стояли четырехосные товарные вагоны-теплушки, пестревшие заплатами из неоструганных досок. Кое-где на вагонах белели полустертые надписи: «36 человек или 8 лошадей».

После короткого митинга последовала команда занимать вагоны. Бойцы, наскоро побросав на нары вещи, снова спрыгивали на перрон, где некоторых из них ожидали родные и близкие. Иные приехали издалека, чтобы хоть на несколько минут увидеться после долгой разлуки и вновь расстаться, на этот раз, может быть, навсегда.

К сержанту Пищурину приехала из Владивостока жена. Молодая и красивая, она со стороны выглядела спокойной и даже веселой, только часто и жарко целовала смущенное лицо мужа. Рядом с ними стояла в кольце пришедших проводить ее родственников военфельдшер Оля Соколова. Она была местной и провожали ее отец с матерью, две сестры, младший братишка, дяди и тетки. К Олегу Красовскому приехала рано поседевшая и поблекшая мать. Она так рыдала и причитала, обнимая своего Олеженьку, будто он уже был убит на фронте.

Колобов, стоя в дверях теплушки, то хмурил, то вскидывал свои широкие брови. Он сам не пожелал, чтобы Катюша приехала сюда с дочкой-грудняшкой. Дорога не такая уж дальняя, но и не близкая. К тому же ему уже дважды за это лето довелось прощаться с женой: поневоле станешь суеверным.

Рядом со взводным командиром так же одиноко стоял второй номер ПТР Юра Шустряков.

— А нам с вами, товарищ старшина, и попрощаться не с кем, — грустно сказал он.

— Почему же не с кем? Вон как много народу пришло нас с тобой проводить. А девчат сколько! Маши им рукой, посылай воздушные поцелуи, обещай стоять за Родину насмерть.