Николай Колбасов - Штрафники. Люди в кирасах

— Не прохватит, не страшнее медведя, небось, — добродушно отмахнулся Застежкин.

Гимнастерка на Шустрякове топорщилась мешком, просторная пилотка постоянно сползала на оттопыренные уши, а сапоги, хоть и подбирал старшина ему самые малые из имевшихся размеров, все равно были велики, и Юре приходилось накручивать на свои ноги-костяшки по две-три пары портянок. Смеялись бойцы над крупным, кряжистым Прохором и щуплым Юрой. Очень уж потешно выглядели они в паре.

Ребята в их отделении подобрались не из легких. Однако сержант Павленко сумел с первых же дней снискать себе общее уважение. Сегодня в учебном бою он особенно понравился бойцам своей расчетливостью. Их отделение раньше других приблизилось к «вражескому» доту. Высланные Федором вперед гранатометчики сумели забросить в его амбразуру три деревянные болванки, изображавшие противотанковые гранаты, и не подставили себя под огонь пулемета. Когда требовалось, Павленко мог проявить и строгость, а в другое время был хорошим, веселым товарищем. Сейчас Федя вместе со всеми подшучивал над Застежкиным:

— Я, хлопцы, вам так скажу. Когда наш бронебойщик жахал из своего длинного ружья, его второй номер отползал в сторону, зажмуривал очи и затыкал себе руками уши. А сам Прохор бачил в прицел не купол дота, а спину огромадного медведя.

— Точно, командир, — подтвердил Застежкин. — Мне и взаправду медведь мерещился.

— А ты их настоящих, живых хоть видел? — поинтересовался Шустряков.

— Эка невидаль — медведь. Не токмо видал, а и ухлопал десятка два. Однако когда на первого ходил, то не медведя, а черта с рогами удобычил.

— Это как же так, Прохор? — заинтересовались бойцы. — Как тебе с чертом удалось встретиться?

— Ежели это дело обсказывать, то по порядку надоть. А вы, ежели слушать меня хотите, не перебивайте. Мне в тою пору четырнадцать годков сполнилось, — приступил к рассказу Застежкин. — Ну и решил я под это дело самолично медведя завалить. Стянул у папаши два жакана надпиленных, патроны снарядил и с утра в тайгу умотался. Долго блукал, смеркаться уж зачало, а ни одного медведя так и не встрел, будто повыдохли все.

К ночи я на деревню Варпаховку набрел. Она, однако, верстах в сорока от нашей-то деревни обреталась. Ноги гудят, жрать хочется. Потому, соображаю, пора мне на ночлег прибиваться. Гляжу, у крайней избы какая-тось баба корову доит. Ну, я к ней и напросился, страсть как парного молочка захотелось со свежим хлебом. А баба эта, зараза, жаднющая оказалась и злая, будто россомаха. Мужик у нее, слышь, еще года за два до того в город на заработки подался, так и не возвернулся. Кому же с такой злыдней жить захочется…

— Да ты про черта с рогами рассказывай, а не про бабу, — перебил Прохора нетерпеливый Шустряков.

— Я ж сказал тебе, чтоб не перебивал, а то вовсе собьюсь. Я к черту к тому все и веду, токмо по порядку, — пояснил Застежкин. — Так вот, спать, стало быть, она меня впустила, а чтобы чего поесть дать — вроде как и в мыслях у нее не шебурхнулось. Сразу на полати спровадила. А рядом с полатями у нее, слышь, посудная полка пристроена была. А на ней каравай надрезанный лежал, полотенцем прикрытый. Ну прям рядом совсем, рукой достать. Улегся я, стал быть, на полати, поглядаю на тот каравай, слюнки глотаю и жду, когда хозяйка сама спать укладется.

— Чтоб от каравая кусмень оттяпать, — догадался Юра.

— Точно, — подтвердил Застежкин. — Долго ждал, покеда хозяйка захрапела. А как услыхал, что храпит, потянулся до полки, обперся об нее, чтоб другой рукой каравай к себе подтянуть, а полка эта тут возьми и оборвись с гвоздей. То ли мужик у этой бабы непутевый был, то ли она сама тою полку к стене прилаживала.

Ну, полка, конешное дело, вместе с посудой и караваем вниз рухнула, я вслед за ней носопыркой в пол. Посуда, которая стеклянная да глиняная была, само собой, вдребезги разлетелась, а я — в крик, потому как спужался сильно.

— Так, а хозяйка шо? — заинтересованно спросил Павленко.

— Дык што она… В большущей силе, надо сказать, баба оказалась. Подхватилась с постели и хвать меня за шкирку, будто кутенка. Ну и заперла в баньке, чтобы утром, значит, в сельсовет отвести. Пущай, дескать, с моих родителев за побитую посуду взыщут.

— Вот это убил медведя. Ну, а черт-то с рогами где тебе встретился?

— Дык где ж, в той самой баньке и встренулся. Темно в ней, сажа кругом, копоть. И слышу, в темноте топчется кто-то возле меня, носом фыркает. Ну, думаю, сгибну я тут окончательно, потому как в баньке у этой ведьмы не иначе сам черт прижился, боле некому. Жмусь я от него в угол, а он все ко мне подступает. Я еще дале от него. Потом чую, под руку вроде железяка какая-то попала. Пощупал — лом.