Нгуен Динь Тхи - Разгневанная река

Старик кинулся поднимать ее.

— Что вы, что вы, тетушка! Зачем вы так… Сейчас я тоже попрощаюсь с покойным, да и в обратный путь…

Хьеу встал у могилы, низко склонил голову и, сложив перед грудью ладони, забормотал молитву.

Когда они вышли на шоссе, солнце уже зашло, кладбище стало погружаться в сумеречную мглу.

— В будущем году, — посоветовал Хьеу, — приедете навестить Кхака, посади́те куст хризантем.

Обратный путь оказался еще труднее. На вокзал добрались часам к восьми. Поездов уже не было, все ночлежки забиты — пришлось провести ночь на привокзальной улице под фонарем, среди шумной толпы, ожидавшей утреннего поезда. Ни Куен, ни тетушка Май всю ночь не сомкнули глаз. Выехали с первым, пятичасовым поездом, и, хотя им удалось занять сидячие места, все трое чувствовали себя совершенно разбитыми. Старик Хьеу простился с ними на станции Никуинь, так как решил навестить младшего сына. Когда поезд остановился наконец у знакомого моста, Куен помогла матери выйти из вагона. Они с трудом дотащились до лачуги Ты Гатя, и тетушка Май пролежала там не вставая до самого вечера. К счастью, в конце дня к Ты Гатю заглянул Кой. Он-то и довел, почти донес на себе тетушку Май до дому.

С того дня старушка стала сохнуть прямо на глазах. Она по-прежнему ела дважды в день, по-прежнему следила за внучкой, а вечером принимала участие в беседах с сестрой и дочерью, но мыслями она была где-то далеко. Разговаривая с матерью, Куен нередко замечала, что та почти не слушает ее. Случалось, посреди обеда она тихонько откладывала палочки и надолго застывала, погруженная в свои думы. «Мама-то совсем сдала!..» — качала головой тетушка Бэй. Куен изо всех сил старалась отвлечь мать от тягостных дум, пробудить интерес к жизни — то заводила разговор о жене Кхака, то принималась строить планы, как отыскать ее, размышляя вслух о том, где и когда они могли пожениться. Не осталось ли у Кхака ребенка? Во время таких разговоров в глазах старой Май вроде бы загорались искорки жизни. Она старалась припомнить кого-нибудь из друзей сына, у кого можно было бы разузнать об этом. Но скоро и этот разговор перестал вызывать у нее интерес. На речи дочери она только безучастно кивала головой. Когда же все уходили из дома, старушка кое-как добиралась до комнаты Кхака и долго оставалась там, перебирая вещи сына, или просто тихо сидела, одинокая, безмолвная.

И вот настал день, когда старая Май не смогла подняться с постели. Вечером, готовя матери отвар из трав, Куен решила обсудить с тетей Бэй, что им делать.

— Я думаю, вряд ли она поднимется, — сказала Бэй.

— У меня сейчас плохо с деньгами, и десяти донгов не наберется.

— Может быть, взять взаймы?

Куен только вздохнула. Взять взаймы значило снова идти на поклон к сборщику налогов Шану. А может быть, плюнуть на все, принять его предложение, и дело с концом! Да, конечно, это выход. Она и Тху сумела бы поставить на ноги. Но тогда придется принести себя в жертву! От всех этих мыслей Куен охватило чувство безысходной тоски… Ей стало до того жаль и семью и себя, что она не могла выдавить из себя ни слова. Тетушка Бэй, словно понимая, что делается в ее душе, покачала головой:

— И у меня сейчас, как на грех, хоть шаром покати. И рада бы помочь, да нечем.

Глаза Куен вдруг вспыхнули решимостью:

— Вот что, тетя, завтра я приведу покупателей и продам землю. Другого выхода нет!

— Ты с ума сошла! Разве можно продавать землю!

— Лучше сейчас продать, чем выплачивать проценты, пока эту землю не отберут за долги!

Как ни ломали они голову, так и не решили, что же делать. Продать землю — останутся лишь огород и дом. Чем тогда жить?

Однажды ночью старой Май стало совсем плохо, она впала в забытье. Куен побежала на кухню, приготовила рисовый отвар и заставила мать проглотить несколько ложек.

— Чего тебе приготовить, мамочка, скажи, утром я схожу на рынок, куплю все, что надо, — говорила Куен, прибирая седые волосы матери.

Старушка покачала головой, подняла веки и долго не отрываясь смотрела на Куен. Глаза старой Май поблескивали в тусклом свете, взгляд этот был полон такого напряжения, словно она стремилась навеки запечатлеть образ дочери, усилием своей воли защитить ее от жизненных невзгод.

— Не ходи занимать у Шана, — сказала старушка после долгого молчания. — И не траться больше на лекарства…

Май устало закрыла глаза. Дыхание с трудом вырывалось у нее из груди. У Куен мелькнула страшная мысль, что мать дает ей последние наказы перед смертью, но она отогнала эту мысль.