Нгуен Динь Тхи - Разгневанная река

Гай помолчала и тихонько вздохнула.

— Как-нибудь перебьемся. Думаю, теперь уж недолго осталось. Борьба идет не на живот, а на смерть. Не сегодня-завтра начнется восстание.

— Ну а мне найдется наконец работа?

— Завтра пойдешь в Тхюингуен, найдешь нашего человека, скажешь, чтобы подогнал лодку сюда, послезавтра к вечеру она во что бы то ни стало должна быть на условленном месте на реке Зе. Задание то же: встретить людей, принять оружие. Ты пойдешь, а я останусь, из Киентхюи передали: к нам хочет перейти группа солдат, говорят, у них немало оружия. Завтра схожу встречусь с ними, узнаю, в чем там дело.

Давно уже прошел условленный час, а матросов с «Меконга» все нет как нет. Дощатая лодка, привязанная к шесту, спрятана в камыше. На ней ни фонаря, ни факела. Гай и лодочники ждут в нетерпении и тревоге.

— Уж не случилось ли чего? Вы побудьте здесь, а я пойду разузнаю.

Гай выбралась на берег. В непроглядной тьме, то и дело оступаясь на едва различимой тропинке, Гай спустилась вниз. Теперь под ногами у нее то кочки, твердые как камень, то хлюпает грязь. Днем от берега до шоссе рукой подать, а сейчас, в этакую темень, Гай никак не доберется. Она уж стала беспокоиться, не заблудилась ли, но тут в темноте почти в двух шагах от нее мелькнула белесая полоса дороги. Наконец-то!

После кочек по асфальту шоссе так легко шагать! Гай почти бегом устремилась к бензохранилищу.

— Кто там? — раздался чей-то шепот из зарослей бамбука возле дороги.

— Я. Где ребята? Это ты, Ан?

— Гай? Ребята с корабля уже прибыли, и их встретили.

— Давно?

— Не очень.

— В какую сторону они пошли?

— Я в темноте толком не разобрала, по-моему, спустились к берегу реки.

Значит, скоро все будут здесь. У Гай отлегло от сердца. Она присела на корточки рядом с тележкой, стоявшей в зарослях бамбука. Вдали сверкнула молния, осветив тяжелые, низкие тучи.

Пока Гай сидела в темноте на обочине дороги, поджидая матросов, на палубе военного корабля «Меконг» события шли своим чередом. При свете фонаря Лап с друзьями играли в карты, а рядом стояли зачехленные тяжелые пулеметы. Неподалеку, на носу корабля, в легких креслах сидели четыре японских офицера, сидели спиной к игрокам, смотрели на огни Хайфона и, покуривая сигареты, перебрасывались фразами. Какой-то матрос, уставившись в темноту ночи, рассеянно тянул на губной гармонике мечтательно-грустный мотив.

Лап шлепнул картой и рассмеялся.

— Что это они там разболтались?

Матрос, сидевший напротив и напевавший какой-то мотивчик, отозвался:

— Да все жалуются на судьбу. Сердечные друзья, немцы, отдали концы, а тут им самим приходится оставлять один остров за другим. И дома что ни день — американские «летающие крепости» над головой. Вот и загрустили, гадают, доведется ли еще увидеться с женой, с детьми!

— Отлично!

Лап снова рассмеялся и шлепнул картой.

Звучала гармоника, матросы играли в карты, японские офицеры сидели в креслах на носу. Но на самом деле картина была не столь уж мирной. За поясом у Лапа был спрятан револьвер, а в кармане у красивого парня, так искусно игравшего на гармонике, лежал второй. Под циновками у двух партнеров Лапа лежали наготове огромные кухонные ножи. Если бы одному из японских офицеров пришло в голову приподнять брезент на пулеметах, чтобы проверить, все ли в порядке, ребятам не осталось бы ничего иного, как перебить их всех до одного. И удрать. Все болты, которыми крепились пулеметы, были уже отвинчены, оставалось только снять и унести их с корабля! Черт подери, что это им взбрело в голову притащиться сюда! Лап на чем свет стоит ругал про себя японцев. Когда начало смеркаться, офицеры отправились ужинать, они выпили и остались играть в карты в кают-компании. Ребята тем временем отвинтили оба пулемета. Хорошо еще, что они сообразили оставить их пока на своих местах, потому что едва они покончили с болтами, как услышали шаги на лестнице, ведущей на палубу.

Еле-еле успели набросить на пулеметы брезент и усесться на палубу. Лап вытащил из кармана колоду карт и стал торопливо сдавать… Японцы, проходя мимо, покосились на них, но, не заметив ничего подозрительного, расположились на носу и начали беседу, которой не видно было конца.

Нетерпение Лапа достигло предела, когда на палубу не спеша поднялся Ти, напевая про себя условленный мотив. Это означало, что он уже связался с товарищами и отвел их туда, где небольшой канал вливается в речку, метрах в трехстах от корабля.