Спичка чиркнула, но не зажглась. В дверь требовательно и громко стучали:
— Андрей! Андрей! Андрей! — донесся сквозь нервный стук голос соседа — Юры.
— Черт побери, — облегченно выдохнул я и побежал открывать дверь. Как идиот, от новой серии раздавшихся взрывов, по инерции спросил:
— Кто там?
— Сто грамм! Андрей! — истерично закричал Юра, не переставая барабанить в дверь.
Я открыл.
Юра стоял передо мной в одной майке и спортивных штатах, домашние тапочки на босу ногу. На начинающей лысеть голове, жесткие волосы сбились в комки и стояли дыбом.
— Ты слышишь, что происходит!? — возбужденно воскликнул Юра, проскальзывая в прихожую.
— Слышу, — буркнул я.
Проходя по коридору в зал, Юра заглянул в спальню.
— У тебя, как у меня — выбито окно.
Я пожал плечами.
— Война, — обречено вздохнул Юра, и мешком плюхнулся на заскрипевший под ним кожаный диван.
— Ублюдки! Мне наплевать на их политические амбиции! Причем здесь простые люди, причем здесь мы? — Он испуганно затих, пригнул голову. Где-то рядом бухнул взрыв, дом, как живой, вздрогнул.
Мы услышали крики и нам стало страшно — так кричат люди, когда им очень больно или они испытали па себе что-то ужасное. Что может быть ужаснее смерти близкого человека?
Юра вскочил, испуганно озираясь.
— Хватит дергаться! — раздраженно вскрикнул я.
— Я сейчас, — он выбежал в коридор и оттуда выкрикнул:
— Только гляну, что с моими и вернусь!
— Лучше оставайся с ними! — прокричал я вслед. Черт возьми, совсем не хочется кому-нибудь успокаивать нервы, когда свои на пределе: тронь — зазвенят.
Я остановился перед книжным шкафом. Реальность происходящего сознание отказывалось воспринимать. То, что творилось на улице, может быть неправдой — шептало сознание. От проверок, удерживал инстинкт самосохранения. Рассудок, испуганным зверьком панически метался в лабиринтах черепа, выхватывая из небытия сюрреалистические сюжеты, что-то вроде «Искушения святого Антония», где кони и слоны на паучьих лапках стынут перед крестом голодранца.
— Какая к черту война!?
— Какие, к черту, взрывы и крики!?
— Неужели там, в правительстве, сошли с ума?! Мирный спящий город, проснулся среди кошмара и ужаса! Нет, не сошли, у людей, прячущихся за Кремлевскими стенами, кретинизм постоянное состояние.
Рефлексивно беру с полки книгу. Прогремели подряд два взрыва. Глухо закашлял, зацокал крупнокалиберный пулемет. Показалось, что услышал звон разбитого стекла. Книга в руках пляшет, словно живая, стараясь вырваться. Пальцы трясутся в конвульсиях. Золото букв вспыхнуло на переплете — Цветаева. Я раскрыл книгу, глаза невидяще впились в текст. На уровне подсознания чей-то голос принялся отстукивать в мозгу телетайпную ленту:
Пo холмам — круглым и смуглым,
Под лучом — сильным и пыльным,
Сапожком — робким и кротким —
За плащом — рдяным и рваным
По пескам —…
Я услышал, как хлопнула входная дверь, томик Цветаевой выпал из рук.
— Юра?
— Я здесь, — послышался голос соседа. На этот раз он напялил старый рыжий джемпер, в руке держал охотничье ружьё.
— Человек с ружьём, — истерически фыркнул я. — Зачем оно?
Юра ухмыльнулся:
— С ним иначе себя чувствуешь. От деда осталось, он у меня охотником был.
— Зачем ты притащил ружьё и от кого собираешься держать оборону?
— Мне так спокойнее, — повторил Юра. Он положил ружьё на диван, задрал свитер и достал из-за пояса бутылку водки. Поставил бутылку на журнальный столик. Улыбаясь, подмигнул:
— Слышишь, давай для храбрости по сто грамм, нервы успокоим? Мои проснулись, сидят, воют. Знаешь, как по мозгам бьёт. Радио, сволочь, молчит.
Я посмотрел на настенные часы, они показывали второй час ночи. Юра достал из шведской стенки хрустальные фужеры, пристроил рядом с бутылкой.
— Завтра, вернее — уже сегодня, всё закончится — он потер руки и взял бутылку. Зажал пробку в зубах, ловко снял с горлышка.
— Что? — я наклонился и поднял с пола книгу. Юра наполнил фужеры.
— Всё. Федеральные войска займут город, поймают Диктатора. Раньше сообразить не могли — три года мурыжили и, наконец-то, в разгар летнего сезона, когда полно отдыхающих, умнейшее решение — ввели войска. Идиоты! — Он посмотрел на меня:
— Ты что, окаменел? Иди, прими сто грамм!
— Через неделю соберутся депутаты Федерального собрания, всякие партии, одним головорезам объявят амнистии, а главарям и Диктатору дадут вышку или…Как там говорится: при попытке к бегству? Вот увидишь, суда не будет, он живой не нужен, слишком много знает. Его пристрелят. Давай, вздрогнем?
Читать дальше