Джорджия Хантер - День, когда мы были счастливы [litres]

В баре отеля они говорят о том, чем занимаются, и о том, что любят в Рио. Английский Адди становится лучше – никогда до этого он не был так мотивирован учиться, но все еще хромает. Однако Кэролайн как будто не замечает.

– В первый раз, когда я ела в чураскарии, – краснеет она, – я объелась до тошноты. Мне было так неловко оставлять мясо на тарелке, что я заставляла себя доедать, а они приносили еще!

Адди шутит про убийственную медлительность местных жителей, шагая двумя пальцами вдоль барной стойки, чтобы продемонстрировать свой ритм по сравнению с типичным бразильцем.

– Никто здесь не торопится, – говорит он, качая головой.

Позже в «Бельмонде» Кэролайн просит Адди заказать для них обоих. За разговорами над тарелками с moqueca de camarão, креветками в кокосовом молоке, Адди узнает, что фамилия Кэролайн Мартин и у нее трое старших братьев, чьи имена – Эдвард, Тейлор и Венейбл – он просит ее повторить снова и снова, и они по-прежнему живут в Клинтоне.

– В детстве у нас на заднем дворе жила корова, – говорит Кэролайн, и ее глаза загораются от воспоминаний.

Адди чуть не давится, когда она говорит, что корову звали Сара, и поясняет, что это еврейское имя его младшей сестры Халины. Кэролайн краснеет.

– Ой, надеюсь, я тебя не оскорбила, – говорит она. – Сара была частью семьи! Мы ее доили и иногда даже ездили на ней в школу.

Адди улыбается.

– Похоже, что ваша Сара была гораздо менее упрямой, чем моя.

Он рассказывает Кэролайн про Халину, вспоминая, как, посмотрев фильм «Это случилось однажды ночью» [115], та настояла на короткой стрижке, чтобы выглядеть как Клодетт Колбер, и как потом несколько дней отказывалась выходить из квартиры, вбив себе в голову, что стрижка ей не идет. Смеясь, Адди понимает, как приятно рассказывать о своей семье, произнося их имена вслух, он как будто подтверждает их существование.

Кэролайн тоже рассказывает ему про свою семью, про отца, профессора математики в Пресвитерианском колледже в Клинтоне, который преподавал до самой своей смерти в тысяча девятьсот тридцать пятом году.

– Мы росли без роскоши, – говорит она, – за исключением образования. Можешь представить, как отец-профессор относился к нашему образованию.

Адди кивает. Его родители не были профессорами, но хорошее образование считалось в их семье чрезвычайно важным.

– Как ты звала своего отца? – спрашивает Адди. – Как его имя?

Кэролайн улыбается.

– Его звали Абрам.

Адди смотрит на нее.

– Абрам? Похоже на Авраам?

– Да, Абрам. Производное от Авраама. Это семейное имя. Передается от моего прадедушки.

Адди улыбается и достает из кармана мамин носовой платок. Он кладет его на стол между ними.

– Моя мама, она… – он изображает шитье иголкой с ниткой.

– Она шьет?

– Да, она шила это для меня, перед тем как я уехал из Польши. Вот, – показывает Адди, – это мои… как вы их называете?

– Инициалы.

– Это мои инициалы: «А» означает мое еврейское имя, Авраам.

Кэролайн склоняется над платком, рассматривая вышивку.

– Ты тоже Авраам?

– Si.

– У наших семей очень хороший вкус в выборе имен, – улыбается Кэролайн.

Адди складывает платок и убирает его обратно в карман. Возможно, они сотканы из одной нити, решает он.

На мгновение Кэролайн замолкает. Она опускает глаза на колени.

– Моя мама умерла три года назад, – говорит она. – Больше всего я жалею, что меня не было рядом.

Это признание удивляет Адди, поскольку они с Кэролайн только познакомились. За годы, что он был с Элишкой, она почти не рассказывала о своем прошлом, не говоря уже о сожалениях. Он понимающе кивает, думая о собственной маме и желая сказать что-то утешающее. Может быть, Кэролайн будет не так одиноко, если она узнает, что он тоже ужасно скучает по маме. Конечно, он не рассказал ей о том, что потерял связь с семьей. Он так привык молчать об этом, что даже не был уверен, сможет ли заставить себя заговорить о прошлом. С чего начать?

Он поднимает голову и встречается глазами с Кэролайн. Есть в ней что-то искреннее, что-то ласковое. «Ты можешь рассказать ей, – понимает он. – Попробуй».

– Я знаю, что ты чувствуешь, – говорит он.

Кэролайн кажется удивленной.

– Ты тоже потерял маму?

– Не совсем. Видишь ли, я не знаю. Думаю, моя семья все еще в Польше.

– Думаешь?

Адди опускает глаза.

– Я не знаю наверняка. Мы евреи.

Кэролайн со слезами на глазах тянется к его руке через стол, и внезапно история, о которой он молчал много лет, рассказывается сама собой.