Алексей Дубровин - Звонница [Повести и рассказы]

Стрельба затихла поначалу в отдалении, там, где началась. Вскоре в тишину погрузилась вся линия обороны. Не разобрать в сгустившихся потемках, кто в окопах остался сидеть — свои, чужие, вперемешку. Удивительно, ни окрика вокруг, ни словечка. Все стихло. Одно огромное жгуче-черное небо раскинулось над окопами в звездных кольцах и линиях, будто застыли в нем трассирующие пули, перемигиваясь между собой.

На зубах, на небе Григорий почувствовал колючий песок. Вздохнул: «Господи! Неужели землю жевал от злости?» Принялся отплевываться: «Вроде бы и в грязи-то не валялся. А брызги те земляные откуда взялись? От них и глаз пострадал, и в рот, похоже, набилось. С разинутым ртом, наверно, стрелял, чтобы на уши меньше давило. Чтобы немцам этим в тартары провалиться! А может, ругался…»

Случалось с набожным солдатом и такое. Последнее время повторялось чаще. Осуждал себя Григорий, но в миг безумного противоборства на ум приходила такая брань, что сам позднее и стыдился, и удивлялся. А куда деться?! Ровно кипятком ошпарит, и голова — другая. Как в только что случившемся бою. Несколько минут назад мир сузился до отчаянного желания спасти земляка, даже если бы пришлось загрызть фашистского слизня собственными зубами. Снова вздохнул: «Дичаю. Пожалуй, станешь тут зверем беспамятным. Лопни, утроба! Эх…»

Глаз пылал, жгло до слез. Ладонь растирала зудящее веко. Водой бы промыть.

— Земляк, вода есть? — спросил глухо, не отрывая руки от лица.

— Ты не ослеп, Гриня? У тебя же на поясе фляга висит, — раздалось в ответ.

После минуты тишины Кенька продолжил:

— Выручил ты меня, должник твой! Слюной своей захлебываться я начал. С Таисьей разлюбезной распрощался: прощай, сказал ей, женушка! Не ты бы… Здоровый гад попался.

— Не просто, Кенька, здоровый, а слизкий какой-то, как налим. Я его за руку, он — круть-верть, освободился. За ногу его. Он опять — круть! Я от злости чуть зубами в него не впился. Не сразу про винтовку-то вспомнил в потемках; все руками оттаскивал налима драного, — Григорий пнул лежавшего под ногами немца.

Тот зашевелился и как-то по-человечески тяжело вздохнул.

— Слышишь, вроде живой, холера, — озабоченно пробормотал Григорий.

— Значит, Гриня, пленного взяли! — возбужденный голос Иннокентия не оставлял сомнений: исход дела его обрадовал. — С Евстафьева причитается!

Неподалеку зазвучала русская речь. Выходит, не отдали передовую. На второй месяц службы в окружении очутиться? Этого не хватало! Принялись связывать пленному руки бечевой, усадили его на землю. Мало же для счастья надо: промытый водой глаз перестал слезиться, во рту после полоскания больше не скрипел песок. Одним вопросом мучился Григорий: «Как же так получилось, что забыл, как Варю зовут? Кого почитают, того и величают, а тут! Что война вытворяет… Так, пожалуй, вовсе без памяти остаться можно. Это в тридцать-то пять?»

Вздохнул, затягиваясь самокруткой:

— Слышишь, Иннокентий? Такая история: запамятовал, пока стрелял, имя женушки. Что случилось? Вроде по голове меня никто не бил.

Из темноты хрипло прозвучало:

— Защищал ты, Гриня, без раздумий наших баб. Не время сопли жевать да вспоминать, как твою зовут, как — мою, — Иннокентий хмыкнул. — Если не защитить всех, то какая разница, как их зовут. Поменьше думай в драке. Хотя сам-то что навытворял… У моей винтовки ствол заклинило, и такая ярость мной овладела, что из окопа вылез. С голыми руками супостатам навстречу ринулся. Зачем вылез? В толк не возьму. Ну думать же надо! С другой стороны, если там, — земляк умолк, видимо, подбирал слова, — если там, на небесных скрижалях, начертано, что должен я Богу душу отдать за малых детей, за наших жен да матерей, за стариков, то и не стыдно смерть принять.

— Думаешь, все уже расписано? — спросил Григорий, удивляясь мудрым словам земляка. Про себя подумал: «Вот тебе и простой помощник тракториста!»

— Все не все? Откуда мне знать? Я о другом — о жизни и о погибели.

Рядом щелкнул металл.

— Ты посмотри, каким они оружием воюют, — пробормотал Иннокентий. — А где же наши-то автоматы, Гриня? На, подержи-ка немецкий. Разницу против винтовки чуешь? Сметливый я мужик, сразу в чужом оружии разобрался. Не за ним ли из окопа вылез? Правда, патронов в рожке с гулькин нос. Что делать? Достреляю, выброшу.

Григорий словно не слышал про автомат. Задумался, неужели и провал в памяти где-то записан?

— Понимаешь, у меня в жизни только жена да дети, а вспомнить имени не смог.