Геннадий Сорокин - Пропавших без вести – не награждать!

«Вот черт, здоровый мужик, спортсмен, в самом расцвете лет, и на тебе – инфаркт! Как специально слег, не раньше и не позже. Чушь какая-то: война идет, а у него сердце прихватило. Не должно на войне сердце болеть. На войне гражданские болезни должны быть запрещены».

Николай Сергеевич посмотрел на часы. Обстановка нравилась ему все меньше и меньше. Полдесятого утра. Даже если Барышников вчера напился как свинья, то к девяти он просто обязан появиться. Опоздание на работу в военное время – серьезный дисциплинарный проступок, прогул – уголовное преступление. Где он, сволочь, шляется?

Рогожин поднял трубку прямой связи с дежурной частью политуправления.

– Дежурный? Где Барышников? Не знаешь?! – голос полковника завибрировал от злости. – А кто будет знать, я, что ли? Немедленно направь к нему домой автомобиль и доставь его сюда, живого или мертвого, пьяного или трезвого. Понятно? Что не понял? До него долго ехать? Через двадцать минут чтобы он был здесь, и плевать мне на разбитые дороги! Понятно? Или он через двадцать минут будет здесь, или вы оба под трибунал пойдете!

– Скотина безмозглая! – полковник бросил трубку, но вспомнил, что не успел отдать все распоряжения.

– Дежурный? Нет его? А кто это, помощник? Куда дежурный делся? Пошел в гараж? У вас что, кроме него в гараж некому сбегать? Бардак, етит-т-твою мать! Как придет, объяви ему от меня трое суток ареста за отсутствие на рабочем месте. Понял? Повтори…

Николай Сергеевич уже вновь хотел грохнуть трубкой по рычагам, как вспомнил, что звонил совсем по другому поводу:

– Эй ты, помощник, ты еще на связи? Вызови ко мне Васькова и Зингера. И сам ко мне поднимайся. Живо!

Рогожин нервно закурил, поискал на столе пепельницу, но не нашел. Вчера была, а сегодня исчезла. Дневальный, что ли, стащил?

В кабинет, постучав, вошел запыхавшийся капитан, помощник дежурного по политуправлению.

– Товарищ полковник, – вытянувшись, начал он доклад, но Рогожин жестом прервал его.

– Здесь вчера была пепельница, куда она делась? – спросил Николай Сергеевич совсем не то, что хотел спросить.

– Не могу знать, товарищ полковник! Разрешите принести новую?

– Хрен с ней, с пепельницей, – Рогожин о каблук затушил окурок и выбросил в окно. – Раньше Барышников на службу опаздывал? Нет? Так почему вы не подняли тревогу по поводу его отсутствия? У вас пропал офицер, а вы и в ус не дуете. Что за дисциплина у вас в управлении?

Капитан промычал что-то невразумительное. Как вести себя с грозным московским полковником, он не знал.

– Вызови ко мне начальника отдела боевой подготовки флота. Барышникова, как привезут, арестовать и поместить на гауптвахту. Все понял? Иди.

«На кой черт мне сдался этот помдеж, я же мог ему по телефону все сказать? – Рогожин выдвинул ящик стола и нашел пепельницу в нем. – Мать его, да это же я ее сюда засунул! Стоп. Пепельница – верный признак стресса. Я, кажется, начинаю терять над собой контроль. Еще немного, и я тут таких дров наломаю, что потом сам не разгребу».

Манера прятать пепельницу появилась у Николая Сергеевича после работы в Омском горкоме партии. В 1936 году вторым секретарем горкома ВКП(б) был Самуил Куцман, зловредный еврей с дореволюционным партийным стажем. Как-то Куцман начитался популярных журналов о здоровом образе жизни и запретил в горкоме курение. За найденную на столе пепельницу с окурками он устраивал публичный разнос и лишал премии. Сотрудники горкома терпели, терпели издевательства начальника, да и накатали на него донос куда надо: мол, Куцман – скрытый троцкист, всячески порочащий светлый образ товарища Сталина (усы, трубка, френч). В НКВД отреагировали оперативно. Не прошло и месяца, как Куцман в рваной фуфаечке пошел по этапу оздоравливаться в амурские лагеря.

После истории с Куцманом Николай Сергеевич заметил, что, как только он начинает терять контроль над обстановкой, так машинально прячет пепельницу. Рефлекс выработался.

Полковник вышел на середину кабинета, несколько раз, закрыв глаза, глубоко вдохнул-выдохнул, постоял на одной ноге, задержав дыхание. Почувствовав себя в норме, Рогожин вернулся за стол, закурил.

«Черт с ним, с Барышниковым. Надо двигаться дальше».

Рогожин не был бы сам собой, если бы, подготовив двух замполитов, не подыскал третьего – старшего лейтенанта Передина из отдела физической подготовки и спорта. Но Передин после беседы с Николаем Сергеевичем обратился в санчасть с жалобами на пробудившуюся язву. Рогожин, узнав о малодушии старлея, готов был удавить его, но ничего не мог поделать – язва желудка, даже если она была диагностирована много лет назад, всегда могла напомнить о себе, а проверить за пару дней, симулирует язвенник или нет, практически невозможно.