Владимир Калачев - Не склонив головы

— Прости меня, — извинился Луговой, — погорячился. Но, Костя, скажи, за каким дьяволом ты во всем сомневаешься, видишь все только в мрачном свете? Неужели ты не понимаешь, что плохо действуешь на других?

— Я не верю в целесообразность наших действий, мы слишком рискуем людьми.

— А на фронте?

— Там другое дело.

— Разве здесь не фронт? Фронт, и еще какой фронт — в тылу у врага!

…И все же Соколов так и остался при своем мнении. Он продолжал помогать товарищам, но в душе был не согласен с ними.

Ночью, когда все спали, в бараке громко раздалась команда.

— Ауф! Шнеллер!.. Ауф! [2] Ауф! Шнеллер!.. Ауф — Встать! Скорее! Встать ( немец .).

Тех людей, которые не успели соскочить с нар, гестаповцы стаскивали вниз. Пленных выстроили, повернули лицом к стене — начался обыск. У двоих нашли небольшие ножи, сделанные из металлических пластинок и служившие им вместо бритв. Их сразу увели из барака.

На другое утро Луговой хотел поговорить с Алексеем и Николаем о делах боевых троек, но так и не смог. В бараке то и дело шныряли охранники. Затем прозвучала команда:

— Строиться!

Только выходя из барака, Луговой оказался рядом с Алексеем Смородиным.

— Сегодня же предупредите наших людей: никаких действий! — торопливо прошептал Петр Михайлович на ухо Алексею.

— Почему?

— Нельзя.

— Значит, на ночь никого не оставлять в цехе? — с досадой переспросил Смородин… — Красницин хотел…

— Ни в коем случае! — решительно повторил Луговой. — Гестаповцы что-то пронюхали. Возможно, они пойдут на провокации. После поговорим обо всем…

Но в этот вечер подпольщикам так и не удалось поговорить о своих делах. В бараке допоздна торчали охранники. Несколько раз заглядывали сюда и гестаповцы. Правда, никого из пленных они больше не забрали, но было заметно, что гестаповцы чем-то сильно озабочены.

На следующий день советским рабочим запретили собираться группами. Были даже отменены вечерние прогулки во дворе.

Герберт Хюбнер, научный сотрудник центральной лаборатории — член специальной комиссии, осмотрев несколько блоков поврежденной аппаратуры, без колебаний заявил: «Налицо — вредительство». Он высказал недовольство тем, что ценную технику не уберегли от «бандитских» рук русских рабочих.

— Возмутительно! — повысил голос Хюбнер. — Куда только смотрит заводская охрана! Надо разогнать всех этих бездельников…

Хюбнер говорил долго. Эрнст Генле — ассистент руководителя центральной лаборатории — председатель комиссии, не мешал ему. Генле молчал и смотрел на Хюбнера. «Какой он желчный и… опасный!» — думал Генле. Ему неприятно было видеть, как двигаются над верхней губой маленькие, совсем как у фюрера, усики Хюбнера. Они особенно прыгают, когда Хюбнер выкрикивает слова громко и со злостью. Эрнст несколько раз снимал очки, протирал стекла, близоруко щурился и продолжал слушать.

Эрнст видел, что от слов Хюбнера майору Шницлеру стало не по себе.

Толстая шея Шницлера, выпирающая из-под тугого крахмального подворотничка кителя, побагровела. Колючие буравчики глаз стали еще пронзительнее. Генле понял, что гестаповцу пришлось не по душе предположение члена комиссии о вредительстве. И Генле не ошибался. Шеф местного отделения службы гестапо — Шницлер отвечал головой за организацию на заводе службы безопасности. И майор отлично помнил об этом. Совсем недавно, каких-нибудь пять — шесть дней назад, одного из приятелей Шницлера — старого работника гестапо отправили на восточный фронт только за то, что он просмотрел на своем заводе организацию сопротивления военным властям. А тут это предположение о вредительстве! Нет, майор вовсе не испытывал желания отправиться на восток. Ему ничуть не плохо в фатерланде…

После того, как Хюбнер высказал все, Эрнст Генле снова взглянул на Шницлера и коротко сказал:

— Я не согласен с вами, герр Хюбнер.

Хюбнер уставился на председателя комиссии.

— Не согласны?

— Да, не согласен, — подтвердил Генле. — Я считаю, что причина выхода из строя аппаратуры — небрежность при сборке и транспортировке отдельных узлов блоков. И не более…

— Но это же не так! — вскочил со стула Хюбнер. И сразу же натолкнулся на колючий взгляд майора. — Не так… — повторил он тише и, раздраженно пожав плечами, опустился на стул.