Виктор Чехов - Разведчики

— Пан начальник, — влетел в кабинет Млынок, — я ж только приехал, ночь не спал.

— Кто тебя звал?

— Так вы ж приказали охранять склад МТС. Пошлите кого-нибудь другого.

— Ты што, сволочь, в карцер захотел? — прошипел Дрюма. — Дисциплины не знаешь?! Да я тебя!

Мысленно ругаясь и обещая при первом удобном случае припомнить начальнику сегодняшний разговор, Млынок выскочил из кабинета. Даже ухмыльнулся Млынок: немцы убедились в его преданности, и пан начальник сам скоро почувствует, кто такой Остап Млынок.

Сменив полицая у склада МТС, Млынок вошел в огороженный двор. Подозрительно что-то спешил сегодня Парасюк, ни слова не сказав, побежал сам не свой. Окинув взглядом баки, забор, Млынок вздрогнул: в одном месте под забором прорыта лазейка… От нее к среднему баку полоска примятой травы… Млынок ужаснулся: «И чего смотрел Парасюк? Черт этакий. Отвечай теперь, дежурство-то принято…»

Разве поверят, что все это было не в его дежурство. Наверно, бензин воровали. Надо немедленно доложить коменданту…

Млынок выбежал со двора. Оставлять пост самовольно побоялся, хотел посмотреть: кого бы послать в комендатуру?

Сзади вдруг что-то грохнуло. Со свистом взвилось пламя, гулко лопнул второй бак. Целое море огня, вихрясь черными клубами дыма, устремилось в небо.

Млынка отбросило к дороге. Забыв о винтовке, он вскочил и со всех ног бросился к коменданту, не обращая внимания на шарахавшихся от него прохожих, не замечая, что люди бегут ему навстречу, даже не слыша частых ударов набата. «Партизаны!» — жгла мысль. А раз партизаны — значит, страшная расправа. Только немцы защитят его, полицая Остапа Млынка.

В комендатуру он вскочил, не закрыв за собой дверь.

— Где комендант? В городе партизаны!

— Ruhe! Stillgestanden! [11] Молчать! Смирно! — Выбежал из соседней комнаты весь багровый комендант Раухайзен. — Кто есть таков?

— Млынок Остап… Не я… Парасюк… у баков с бензином… стояв на часах, охраняв, значит…

Комендант схватил хлыст в обе руки, согнул его дугой и стал медленно подходить к пятившемуся Млынку.

— Ты, наверное, знаешь, почему пенсии пилайт? Как это произошоль, идиёт? — тихо спросил он по-русски и изо всей силы хлестнул Млынка по лицу. Свольеч! Ти потжигаль?

Млынок завертелся на месте:

— Ой, боже ж мий, боже! Та це я, Млынок, той, що вам партизанив указував!

— Обыскайт… — распорядился Раухайзен и сейчас же повторил по-немецки.

Из карманов Млынка достали табак, спички. Комендант окончательно взбесился:

— Курьить! Пенсин зажигаль!

Хлыст, словно раскаленный, обжигал лицо, руки, спину. Млынок то падал на колени, умоляя пощадить, то пытался закрыться руками. Наконец не выдержал и громко заревел. Комендант вытащил пистолет. Раздался выстрел.

— Повесить возле склада. На груди надпись: «Он поджигал бензин», — по-немецки приказал комендант.

Едва закончился день, Шохин отправился в Деснянск, хотя и знал, что опасность пребывания в городе увеличилась. Но находиться в неизвестности не мог. Ни Юрий, ни Галя не пришли в заранее установленное место.

В том же старом костюме и в старенькой кепочке Шохин переправился через Десну.

Юрий Валюшко жил на улице Фрунзе; она начиналась у сквера. Шохин хотел заглянуть к нему, узнать, почему не пришел. Держась у заборов, чтобы в любую минуту скрыться, Шохин направился вдоль улицы. Недалеко от квартиры Юрия догнал Ивана Чубаря.

— Иди сзади меня и рассказывай, что творится? — обгоняя его, проговорил Шохин. — Где дед Охрим? Юрий? Галя?

— Все здесь. Все в порядке. Дым видишь? Это склад пылает. Мина взорвалась только сегодня утром. Комендант подумал, что склад поджег часовой Остап Млынок и повесил его. В городе аресты. Готовим побег раненых военнопленных.

— Повесили Млынка? Где? — так же тихо, полуобернувшись, спросил Шохин. — Деда где повидать?

— К вам пошел недавно.

— Юрия или Галю увидишь?

— Минут через двадцать.

— Передай: пусть уходят из города немедленно.

— К ночи придем в шалаш. — Иван Чубарь свернул в переулок.

Шохин пошел прямо. Дойдя до улицы Восьмого марта, повернул к базару. Отсюда очень хорошо был виден столб черного дыма. «Посмотреть на Млынка… Как висит, собака…» — подумал Шохин и стал пробираться к складу.

Все обуглилось вокруг развороченных баков. Красные языки пламени изредка пронизывали черный дым. Всюду было пустынно, даже полицаев не было видно.

На большом почерневшем дереве висел Остап Млынок с доской на груди. Лицо было изуродовано синими вздувшимися рубцами. Шохин до боли сжал кулаки: