Павел Журба - Александр Матросов [Повесть]

По обыкновению начал старшина с будничных дел.

— Прямо сказать, выучка еще слаба у нас, товарищи. Подкачали на тактических Антощенко и Макеев, Тебе, Антощенко, надо было бы продвигаться то короткими перебежками, то ползти по-пластунски. А ты как полз? Трудненько с непривычки?

Антощенко хмуро молчал, глядя в землю.

Макеев не вытерпел, пожаловался:

— Измотались мы, товарищ старшина. Спим на ходу. То по шею в сугробах карабкаемся, то брюхо по болоту волочим. Лучше б уж в бой скорей.

— У тебя, вижу, много амбиции, да мало амуниции, — безобидно усмехнулся старшина. — Хорош будешь неучем в бою. Любая жаба тебя забодает.

Старшина окинул взглядом солдат, подкрутил усы, сдвинул на затылок ушанку:

— Да, слов нет, трудновато, а от неуменья и непривычки — и подавно. Да ничего не поделаешь, надо учиться воевать. Верно говорил Суворов: «Трудно на ученье — легко в бою». Необученный солдат в бою, как овца, шарахается, погибает зря. А смелый да умелый — побеждает. К примеру, в приказе номер триста сорок пять прямо говорится: «Мы можем и должны очистить советскую землю от гитлеровской нечисти». Но что для этого надо делать? Кто скажет?

Он посмотрел на поднятые руки бойцов, кивнул Антощенко:

— А ну, скажи ты.

Антощенко встал, растерянно посмотрел на бойцов, но тут же овладел собой.

— Поперше всего надо всеми силами изматывать врага, — с жаром заговорил он и, палимый чувством ненависти, стал рубить кулаком в такт словам. — Истреблять его живую силу, сничтожать его технику. Словом, як я понимаю: дубасить гада так, щоб с него шкура клочьями летела.

Когда пришла очередь говорить Матросову, он выпрямился и хотел ответить четко и точно. Приказ номер триста сорок пять он знал хорошо.

— От упорства и стойкости советских воинов, от их воинского умения и готовности выполнить свой долг перед Отчизной зависит разгром врага, — начал он, но тут заметил, что замполит Климских, остановившись поодаль, слушает его, и смутился. Мысли полетели вскачь, смешались, и он умолк. Сколько раз он внушал себе: не теряться, когда говорит на людях, владеть собой — и опять сорвался.

Матросов еще больше встревожился и был озадачен, когда после политзанятия замполит приказал ему:

— Вечером зайди ко мне в землянку.

— Слушаюсь! — ответил Матросов, с волнением думая: «Зачем зовет? Наверно, будет взбучка»…

этот день до вечера занимались тактической и стрелковой подготовкой. Бойцы преодолевали в лесисто-болотистой местности укрепления, подобные вражеским, штурмовали дзоты, учились мастерству маневра. Стремительно обходили, охватывали «противника», барахтаясь в сугробах, атаковали его. Или в лесных зарослях расчищали проходы, окапывались в снегу или мерзлом грунте.

Возвращались в лагерь уже в сумерки. Но и этот обратный путь комбат Афанасьев и комроты Артюхов решили пройти с пользой — проверить, научились ли автоматчики ходить ночью по азимуту. Каждая группа имела свой маршрут движения по азимуту. Нелегкое дело — продвигаться по темному лесу без видимых ориентиров. Только стрелка и визир компаса заостренными светлячками указывали путь.

Дружки Матросова вернулись в землянку, когда уже стемнело, и забеспокоились: Саши среди них не было. Не заблудился ли он в лесу? Только Макеев, завидуя Матросову, пробурчал:

— Не пропадет он. Видел я его в лагере.

Автоматчики успокоились. Окоченевшие за день, усталые и обрадованные; что вернулись опять в землянку, они дали отпотеть оружию, почистили его и сразу притихли, укладываясь на нарах.

Воронов пошутил было, потирая руки:

— Тепло, не дует и уютнее, чем в хоромах.

Но Макеев злобно оборвал его:

— Язык твой, что овечий хвост, треплется. Не до шуток.

— Жаль, нет Сашки, — вздохнул Костылев, — он отбрил бы тебя… И как это в жизни бывает? С иным человеком веселей живется и легче дышится, а иной так тоской уморит.

Все нахмурились, умолкли.

А Матросов шел к землянке замполита Климских, тревожно гадая, зачем его сюда позвали.

Замполит, парторг Кедров и комсорг Брагин уже сидели в землянке и говорили о нем.

— Парнишка прелюбопытный! — рассуждал Кедров. — Со смешком эдак обо всем допытывается — почему да отчего. Поначалу даже удивлял меня: экий, думаю, почемучка! А среди солдат — одному подмигнет, над другим подшутит, а иному поможет в чем. Эк, думаю, неугомонный мальчишка. А бойцы льнут к нему, как пчелы на цветок. Нравится он им.