Иван Кононенко - Не вернуться назад...

Сидевшие на топчане мужчины жадно затягивались партизанским самосадом. Лет им было по тридцать-тридцать пять, но лица их обросли и осунулись. Видно, несладко им пришлось в эти несколько дней в фашистской неволе.

Они рассказали, что взяли их в прошлую субботу, среди бела дня. За что — сами не знают. Два полицая с, винтовками отвели в сельуправу, где уже сидело несколько женщин и два мужика. Через час или два всех вывели на улицу и под конвоем повели в город, в тюрьму, часа три продержали во дворе, потом начали загонять по камерам. Размещали всех вместе — мужчин и женщин. Потом начались допросы. Спрашивали о партизанах, о каком-то радиопередатчике. Пытали…

— Послушайте, среди вас была девушка по имени Клава? — не удержался Варов. — Она приезжая, небольшая такая, беленькая.

— Була така дивчина, як вы говорите, — сказал тот, что молчал все это время. — Вона не из нашего села, но жила в селе, кажись, с лета. Расстреляли ее фашисты во дворе тюрьмы на вторую же ночь. Тогда многих расстреляли. Из Воронца только мы с ним остались. А утром зараз всех погрузили в вагоны и хотели отправить в Германию, да вот партизаны, спасибо им, освободили.

— Она, случайно, ничего вам не говорила и не передавала?

— Передавать вроде ничего никому не передавала, а как уводили из камеры, громко сказала: «Родным моим сообщите в Воронце, что все в порядке, фашисты ничего не знают, но пусть уходят из села». И еще повторила: «Слышите, пусть уходят».

— Ее вызывали на допрос чаще других. Били ее там очень.

— Да, особенно на последнем допросе. Вернулась сама не своя, не могла стоять на ногах. Женщины ее все поддерживали под руки…

Бой вспыхнул на рассвете. Начался он артиллерийским обстрелом партизан. Снаряды ложились в стороне от лагеря и особого вреда не причиняли. Но обстрел был сильный и длился минут двадцать.

Все, кто мог держать в руках оружие, отправились в боевые порядки, в окопы и щели. В штабе остались только дежурный да связисты. Наталья Михайловна получила автомат и тоже хотела уйти вместе с Варовым на позиции. Но он упросил ее остаться у связистов.

Схватив автомат и запихивая на ходу в карманы и за голенища магазины с патронами, Варов отправился с начальником штаба на левый фланг боевых позиций отряда. Когда они вскочили в траншею, первая атака карателей уже была отбита. Враги залегли на противоположной стороне поляны, в кустарнике, и обстреливали партизан винтовочными выстрелами и короткими очередями из автоматов. На правом фланге беспрерывно трещали автоматы и бухали разрывы гранат. Видимо, там каратели сосредоточили основные силы и потому яростно атаковали, но увидеть боя отсюда было нельзя: правый фланг находился за высоткой метрах в семистах.

Варов устроился в окопе поудобнее, наблюдая за кустарником, где засели каратели. Начальник штаба отдавал какие-то распоряжения, но к Варову они никакого отношения не имели. Обстоятельства были для него новыми, отличными от тех, в которых он находился до сего времени, и к ним нужно было привыкнуть. В открытом бою ему еще бывать не приходилось, и он испытывал новое, незнакомое до сих пор ощущение. Страха не чувствовал, но в теле была какая-то непонятная тяжесть и дрожь. Он старался не думать о своих ощущениях, побороть эту неприятную дрожь, стал вынимать из карманов гранаты и магазины и раскладывать их на бруствере своего окопа.

Прибежал посыльный, вызвал начальника штаба к командиру. Тот хрипло крикнул:

— Варов, остаешься за меня, я скоро вернусь!

Когда Варов обернулся, начальник штаба уже приблизился к наблюдательному пункту, где находился командир. Варов не успел еще ничего сообразить, только подумал, что ему делать в роли старшего, как каратели снова пошли в атаку. Вначале они, по-видимому, накапливались там, их черные фигуры мелькали в кустарнике. Потом выскочили на поляну и, растянувшись в цепь, пошли во весь рост на позиции партизан, на ходу стреляя длинными очередями.

Варов на правах старшего приказал:

— Без команды не стрелять! Подпустить поближе, к середине поляны!

Когда наступающая цепь в черных мундирах приблизилась к той черте, которую сам себе наметил Варов, он скомандовал: «Огонь!» — и первый дал длинную очередь по врагу. Заговорила автоматным языком партизанская траншея. Эсэсовцы на какое-то мгновение остановились, но потом снова пошли вперед. С каждой секундой расстояние между ними и партизанами сокращалось. Варов сперва стрелял, а когда фашисты приблизились, взял в руки гранату. Он не сразу заметил, что откуда-то сбоку по вражеской цепи резанул пулемет. Часть карателей залегла, некоторые метнулись в сторону. А пулемет продолжал косить мрачные фигуры в черных мундирах. Какая-то сила вытолкнула Варова из окопа, и он, воскликнув: «За мной, в атаку!» — бросился вперед. Он не оглядывался, но слышал, что следом за ним с криком «Ура!» бежали партизаны. Некоторые из них обгоняли его оправа и слева и уже приближались к кустарнику, в котором перед боем накапливались каратели. Радостное чувство сознания, что бой выигран, охватило Варова и понесло вперед, где затухали последние выстрелы. В это мгновение что-то сильно толкнуло его в грудь, он схватился левой рукой за куст, чтоб не упасть, но земля ушла из-под ног. Держась за гибкие ветки, он медленно опустился на снег. Ему казалось, что невесомые снежинки закружили, завертели его, подняли над землей и понесли куда-то в неведомую темную мглу…