Василь Быков - Стужа

...Тогда Азевич не думал, надолго или нет, но остался у Исака, начал новую жизнь в его пустой риге. Первую ночь переночевал неплохо, хотя и зверски замерз, а следующих два дня был в поездках по району — одну ночь переночевали с Зарубой в Клещевке, другую — снова в Кандыбичах. Заехать домой все не выпадало, и как-то на неделе к нему наведался отец. Приехал в исполкомовский двор, и они встретились там на конюшне. Отец выглядел необычно встревоженным, сверх меры озабоченным чем-то, может, не нравился ему столь ранний вылет Егора в люди. Он мало рассказывал о деревне, больше расспрашивал, как и что здесь, в местечке, а сам не мог согнать с лица крайней озабоченности и все трудно, протяжно вздыхал. Егор успокаивал его, как умел, да и из-за чего было тревожиться? Он среди добрых людей, возле начальства, при деле, авось не пропадет. А работа? Не труднее, чем на хозяйстве, не надо особенно рвать кишки — слава Богу, не в лесу на делянке. Всего и забот, что досмотреть коня, вовремя накормить, напоить. Но это Егор умел, был приучен с детства. Отец привез кое-что из продуктов — кусок сала, пару колбас, мать прислала пару чистого кужельного [11] Сотканное из очесов льна. белья, наказывала приехать в субботу, попариться в бане. Но Егору было не до бани — свободного времени выпадало до крайности мало, и то, что оставалось от поездок, отнимала учеба. Три раза в неделю комсомольцы собирались в кружок ленинизма, изучали ленинские труды; на этот раз читали «Шаг вперед, два шага назад».

Не сказать, чтобы Егору все это было интересно, но он стыдился не ответить на вопрос, особенно когда спрашивала Полина. К тому времени она стала заместителем комсомольского секретаря и руководила политзанятиями. Кажется, она была старше Егора, но выглядела совсем молодой девушкой с каким-то остреньким, очень проницательным взглядом, который не то дразнил, не то как-то таинственно испытывал собеседника. И часто улыбалась. Егор тайком любовался ею, особенно когда она выступала в кружке с докладом или рассказывала про ленинские заветы. Работала она в женотделе — заместительницей заведующей Иды Шварцман.

Из районного начальства Егор знал немногих, в райком, за церковью, ни разу еще не заходил. Ему хватало райисполкома да своего начальника Зарубы, которого он почитал больше других, и, чем дольше работал с ним, тем больше к нему привязывался. Заруба был на редкость самоотверженный труженик, большую часть времени проводил в поездках — все на людях, на собраниях. О своем возчике он заботился, словно отец. Если, случалось, угощали, то он звал перекусить и возчика, если ночевали, то просил устроить на ночь и Егора. Был неразговорчив в дороге, иногда, правда, расспрашивал Егора о его деревне, и Егор скупо рассказывал. Заруба, не перебивая, слушал, вздыхал, но чувствовалось, продолжал размышлять о своем. Впрочем, размышлять предрику было о чем, особенно когда в районе началась сплошная коллективизация.

Как-то в начале Великого Поста они намеревались ехать в Вязники — самый дальний сельский совет за пущей. Заруба с вечера объявил, что выедут в восемь утра. С полвосьмого Егор уже заложил возок и стоял во дворе в ожидании предрика. Но Заруба не появлялся. Шло время, и Егор зашел в приемную уточнить, когда они выедут. В приемной были секретарша Римма и еще три или четыре райисполкомовских служащих. Из кабинета Зарубы слышался чей-то встревоженный голос, его перебивал другой, — похоже, там спорили. Секретарша и мужчины в приемной молча, напряженно вслушивались, хотя понять смысл спора было невозможно. Егор, постояв недолго, собрался было идти к своему Белолобику, как широко растворилась дверь кабинета, и оттуда выскочил низкорослый, щуплый человечек в шинели. На ходу надевая на бритую голову красноармейскую буденовку, он, будто споткнувшись, остановился перед Егором. «Ты кто?» — «Азевич», — сказал Егор. «Какой Азевич?» — «Ну возчик». — «Чей возчик?» — «Председателя», — смутился Егор под откровенно придирчиво-злым взглядом этого человека, который тут же и выскочил из приемной. Егор тоже хотел уйти, но из кабинета разом вывалилось еще несколько человек, за ними вышел Заруба. Его всегда суровое лицо с насупленными бровями показалось Егору совершенно растерянным. Предрика что-то сказал секретарше и, завидев Егора, бросил: «Распрягай, не поедем». Егор недоуменно пожал плечами и пошел распрягать. Поставил Белолобика в конюшню и, чтобы узнать, как быть дальше, снова зашел в приемную. Там он застал одну заплаканную секретаршу, которая собирала со стола бумаги и тихо сказала Егору: «Товарища Голубова арестовали. И ветврача Бутевича. И Слямзикова с льнозавода». — «За что?» — вырвалось у Егора. «За что? — подняла на него покрасневшие глаза Римма. — Не знаешь за что? Враги народа».