Василь Быков - Стужа

Евген приехал нескоро, уже совсем ночью. Старик не зажигал лампу (может, не было чем). Они все сидели в темноте, изредка переговариваясь — чтобы не молчать, когда во дворе застучали колеса и раздалось знакомое «тпру-у-у». Послышался и женский голос, — наверно, Евгенова сестра. Старик поспешил во двор, Азевич выглянул в окошко, возле которого уже стояла повозка. Хромой Евген вылез из нее и, топая возле лошади, слушал рассказ отца; младшая сестра Евгена Зоська снимала с воза какие-то узлы. Потом они вошли в сени, а старик принялся распрягать лошадь.

Азевич отошел от окна.

— Ну, привет, — негромко сказал Евген, переступая через порог.

— Здоров, браток, — откликнулся Азевич.

Поздоровалась и Зоська, сразу же подавшаяся куда-то в другую половину избы.

— Как и откуда? Какими судьбами? — спросил Евген, судя по всему, несколько удивленный этой неожиданной встречей.

— Да вот завернул по дороге...

— По дороге? Ну что ж... Это хорошо, если по дороге. А я из местечка. Как поехал с утра, так вот на весь день. Ячмень возил.

— На сдачу?

— На сдачу. За три хозяйства шесть пудов. Немцы наложили такой налог. Что поделаешь, надо отдавать.

— Если есть чем.

— Да нашлось. Все-таки колхозный ячмень сами убрали. И разделили. Запаслись. Не то что в колхозные годы.

Евген опустился на скамью, подвинул стул Азевичу.

— Садись. Может, не очень спешишь?

— Да как тебе сказать, — смешался Азевич.

— Так хоть поужинаем. Все-таки друзья были. Сколько не виделись? Года четыре?

— Четыре, да.

— Ну. Я же в этой школе три зимы проработал. Значит, четыре, как из райкома.

Как из райкома — четыре, посчитал и Азевич. Да месяцев восемь побыл под арестом. Пока не выпустили. Азевич все дрожал, чтобы не взяли его самого — за связь.

— Ну так как живется? Под новой властью? — немного освоясь в чужой избе, спросил Азевич.

Евген, не ответив, поднялся, негромко окликнул сестру:

— Нам в боковушку чего перекусить...

— Туда? Хорошо...

Сестра зажгла под потолком лампу с закоптелым стеклом, убавила огонь, чтобы меньше выгорало керосина, и принялась собирать ужин. Евген повесил на гвоздь телогрейку, помыл в углу руки, предложил помыть и Азевичу. Тот, однако, мыть руки не стал, не стал и раздеваться. Он только начал согреваться в шинели после недавней стужи и не хотел растратить уже накопленное в избе тепло. И все внимательно следил за движениями, жестами, словами и даже оттенками голоса своего недавнего друга, стараясь определить его отношение к себе. Наверно же, Евген знал или хотя бы догадывался, откуда появился Азевич в этот вечер. Но ничего подозрительного в его поведении Азевич заметить не мог. Было похоже, что тот мало интересовался гостем. Или полагал, что тот сам о себе расскажет.

Прошло немного времени, и они уже сидели в темноватой боковушке с диваном и небольшим при нем столиком. Лампа из соседней комнаты тускло светила через открытую дверь. Стол был в тени, на нем белели пустые две тарелки, тарелка с салом и хлебом. Перед тем как сесть к столу, Евген куда-то исчез и, привычно прихрамывая на левую ногу, вернулся с бутылкой и двумя стаканами.

— Вот, за встречу. А ты, может, бы разделся?

— Нет, знаешь, прозяб...

— Ну, тогда погреемся!

Он налил два полных стакана, один пододвинул Азевичу, и они молча выпили, стали закусывать огурцами.

— Смотрю, вроде неплохо живешь, — помедлив, сказал Азевич.

— Да уж как есть, — неопределенно отозвался Войтешонок. — Лучше не получается.

— В такое время...

— В такое время недолго и загреметь. На тот свет. Вон в местечке Свирида из райфо [9] Финансовый отдел райисполкома. ... Ты же знал его, наверно? Вчера повесили.

— Свириду?

— Ну.

— А братья Фисяки?

— А что Фисяки? Фисяки служат. В полиции. Стараются. Сами вешать будут.

Азевич ненадолго примолк, обескураженный смертью Свириды. Когда формировали партизанский отряд, этого Свириду не взяли: возражал Витковский. Мол, бухгалтер, беспартийный и вообще мало разбирается в политике. А вот в чем-то разобрался.

— А я вчера Городилова схоронил, — сказал Азевич.

— Убили?

— Помер. Простудился и помер.

— Знаешь, все перемешалось. Свириду повесили, а Дашевский вернулся.

— Ну? Вернулся? Он же в армию пошел.

— Пошел. Попал в окружение и вернулся. И уже руководит районной управой. Не гляди, что был первым секретарем райкома. Доверили.

— Удивительно! Как же так?

— А вот так. Когда меня посадили, он первым отреагировал. Будто я враг народа и так далее. Топил, как только мог. Смотри, и теперь топить будет.