Игорь Бондаренко - Такая долгая жизнь

Немцы почуяли: что-то неладно!

— Швайне! Руиг! — заорал немецкий фельдфебель, стараясь перекричать русских.

— Швайген! Хальтен мунд! (Молчать! Заткнуть рот!) — заверещали вахманы. Заплясали над головами гуммы. Солдаты орудовали прикладами, избивая военнопленных. А песня не умолкала. Сразу на всех резиновых дубинок и прикладов не хватало. Так и несли русские песню почти до самого «Мариене».

За проходной колонну разогнали по рабочим местам.

«Транспортники» идут в свою будку — буду, как называли ее немцы. Она сбита из старых деревянных ящиков. Посредине грубо сколоченный стол и лавка у стены. На полу стружки.

Рядом с будкой домик для мастеров немцев. По ту сторону дороги — несколько железнодорожных путей. Туда подают вагоны для разгрузки. Вдоль дороги справа и слева коробки цехов. Меж ними высится несколько железобетонных башен, сделанных на конус. Это убежище для немцев. Если бомба попадет в башню, она соскользнет по наклонной плоскости и разорвется у подножия. Даже крупная бомба не сможет перевернуть такую башню — стена у нее полутораметровой толщины.

В восемь появляется Гросс-Вильям. Он действительно большой, кулаки у него как пудовые гири. Вильям — старый рабочий, в прошлом грузчик, а теперь он мастер у «транспортников». Но работой не гнушается и теперь.

О политике Вильям никогда не говорит. Кажется, у него вообще нет политических убеждений. Ему хорошо платят — он стал мастером и этим доволен. «Транспортники» ругают его, но беззлобно. Знают, что есть мастера во много раз хуже.

— Мойн, — здоровается Вильям.

Он уроженец Мекленбурга и говорит на северонемецком наречии. После этого следует обычное: «Комм, комм!» — что значит: «Пошли на работу». «Транспортники» не торопясь выходят из будки и гуськом плетутся к вагонам. Около вагонов стоит машина с прицепом. Шофер Генрих покачивается на коротких ножках около кабины. Это низенький апатичный немец с заплывшими от жира глазами. Он оживляется, только когда заговаривают о женщинах. Вильям острит по этому поводу:

— Ты снова сегодня сонный. Фрау (игра слов: жена и женщина) не дает спать по ночам…

Генрих беззлобно отшучивается.

— Степан, Володя, Зуев фарен зи мит Генрих нах флюгплац, флюгцеин абладен, — говорит Гросс-Вильям, обращаясь к русским.

Это что-то новое. Никогда еще их, русских, не посылали разгружать самолеты.

На аэродроме у шестимоторного транспортного «мессершмитта» уже маячит передвижной электрокран, на котором работает француз Эммануэль. Эммануэль — военнопленный, бывший летчик.

Зев самолета открыт, в его утробе торчат два фюзеляжа, которые и предстоит выгрузить.

Генриха встречает какой-то военный, видно, из экипажа, передает бумаги и уходит. Генрих пытается забраться в самолет через зев, но мешает живот. Тогда он прибегает к помощи передвижной лестницы. Осматривает все и распоряжается:

— Выгружайте! Не улетите?.. — Его маленькие хитрые глаза смеются.

Он выбирается из самолета, втискивается в кабину своего «боргварда» и засыпает. «Транспортники» остаются одни… Все с надеждой смотрят на Эммануэля. Он забирается в пилотскую кабину, пытается разобраться в хитросплетении рычагов и приборов. Нажимает одну кнопку, вторую… Но все мертво… Летчик он малоопытный: ускоренные курсы. Летал около месяца на разведчике, пока не сбили… А это шестимоторная махина. Возможно, у немцев какая-то хитрость, какой-то секрет: где-то рычажок повернули, отключили электрооборудование, и все…

Как бы то ни было, самолет не подает никаких признаков жизни, и в пилотской кабине слышатся отборные французские ругательства. Все стоят хмурые. Что делать? Надо выгружать фюзеляжи. Володя забирается в хвост самолета и отбивает крепления. Потом цепляет трос. Зеленая сигара фюзеляжа медленно выползает из утробы шестимоторного гиганта.

Теперь в самолете просторно и вытащить второй не представляет никакого труда.

На спинке сиденья Володя видит мундир, портупею, кобуру… В кобуре пистолет.

— Степан! — кричит он.

— Ну чего тебе?

— Пойди сюда… — Володя показывает Степану на кобуру.

— Ты что? Сразу расстреляют…

— А мы сунем что-нибудь в кобуру, для веса…

Степан стоит еще в нерешительности. Потом расстегивает кобуру и достает пистолет…

— А где мы его спрячем?