Игорь Бондаренко - Такая долгая жизнь

— А на завтра этот разговор нельзя перенести? — спросил Путивцев.

— Если было бы можно, я бы не стал беспокоить вас в такое время.

— Хорошо, я приду.

— Кто это? — спросила Ксеня.

— Ананьин.

— Что еще ему надо?

— Просит сейчас прийти в горотдел.

— На ночь глядя?

— Говорит, дело неотложное.

Михаил переоделся. Натянул сапоги. Надел кожаную куртку.

Ксеня вышла проводить его. Срывался дождь с мокрым снегом.

— Смотри, снег в апреле! Такого я не помню! — сказала она.

— Может, галоши надеть?

— Не стоит возвращаться: дурная примета. Дойдешь так. Тут по асфальту.

— Ну, я пошел…

— Смотри, не задерживайся там…

Ксеня еще постояла под навесом, кутаясь в платок, взглядом провожая мужа. Фонарь на углу Ленинской и Исполкомовского не горел. Дождь пошел сильнее. Сетка его стала гуще, и Михаил вскоре скрылся в густеющей мокрой мгле.

На вечере в советском посольстве в честь 20-й годовщины Великой Октябрьской революции перед торжественным собранием к Тополькову подошел полпред СССР в Германии Константин Константинович Юренев:

— Я только что говорил со Стомоняковым [24] Заместитель наркома иностранных дел. . Он поздравил всех сотрудников посольства с праздником и сказал, что вас ждут в Москве к приезду Максима Максимовича [25] Максим Максимович Литвинов — нарком иностранных дел в 1937 году. с Брюссельской конференции. Выезжать из Берлина нужно числа десятого. Дела передадите Костикову. Стомоняков сказал, что им нужен холостяк… — последние слова полпред произнес с улыбкой.

В это время в дверях показался первый секретарь посольства:

— Константин Константинович, все уже собрались в актовом зале.

— Извините. — Юренев, а за ним и Топольков вышли в актовый зал.

«Нужен холостяк…» Полпред не раз намекал Тополькову, что пора, дескать, завести семью, жениться. Все сотрудники посольства были женаты. «Нужен холостяк…» Неужели то, что он не женат, может отразиться на его работе? Разве он против женитьбы? Он согласен жениться, но на ком? Не на Эрике же. Киндер, кирхе, кюхе — дети, церковь, кухня… Эрика нравилась ему по-прежнему как женщина, но не о такой жене для себя мечтал Юрий Васильевич. Надо жениться на своей, на русской. Но где ее взять здесь, в Германии? За эти годы в отпуске в Союзе он был всего три раза. Был в Москве и у матери в Усть-Лабинской, где прошло его детство. Юрию Васильевичу вспомнилась Маша.

Маша жила по соседству. Когда он уезжал учиться в Москву, она была совсем еще ребенком. Позже, приезжая в Усть-Лабинск, он видел ее несколько раз — длинноногий, нескладный подросток с тонкой шеей и большими любопытными глазами. А в последний раз он увидел ее и ахнул: Маша стала просто красавицей, высокая, стройная — настоящая барышня. Почему-то это старомодное слово пришло на ум Юрию Васильевичу, когда он увидел Машу. Она окончила десятилетку и собиралась поступить в институт на отделение иностранных языков. Преодолев застенчивость, она в первый же вечер пришла к соседям — ей нужна была разговорная практика.

Юрий Васильевич с большой охотой стал ее самодеятельным учителем.

Потом Маша написала ему по-немецки. Он терпеливо исправил все ее ошибки и исправленный текст вместе с ответом вложил в конверт… Так продолжалось до тех пор, пока Маша не поступила в институт. Когда она поступила, Топольков перестал ей отвечать. «Стар я для нее», — решил он. Мысль эта была горькой. Но решимости у него хватило: отрубил, и все. Письма, которые первое время приходили от Маши, он не вскрывал, но и не рвал, а складывал. Зачем? Он и сам этого объяснить не мог…

В зале раздались громкие аплодисменты, и Топольков стал бить в ладоши. Торжественная часть закончилась.

В перерыве перед концертом Топольков подошел к Юреневу:

— Юрий Васильевич! Могу вам только обещать, что сделаю все, от меня зависящее, чтобы вас вернули в Берлин. Знайте, что я высоко ценю вас как работника. Литвинов из Брюсселя будет ехать через Берлин. Я обязательно с ним поговорю. Это все, что я могу вам сказать сейчас.

Эти слова несколько успокоили Тополькова. Но всю дорогу до Москвы его все равно занимала только одна мысль: зачем он понадобился Наркоминделу?

Москва встретила его снегом. Уже в Польше за окнами вагона в вечерней мгле закружили белые легкие хлопья. В Белоруссии снег еще не успел плотным слоем покрыть землю, но уже под его тяжестью прогибались зеленые ветви елей, а под Смоленском поезд полтора часа простоял в степи: расчищали дорогу.