Амаяк Сирас - Арарат

Все молчали. Одна Рузан плакала, закрыв лицо руками.

Ара словно забыл о том, как обезображено его лицо. Он слушал Нвард, и ему казалось, что это говорит его мать… Но даже в эту минуту он не представлял себе, как он встретится с Маргарит, от которой получил письмо за два дня до выезда из Берлина.

Нвард наполнила водой небольшую лейку, по деревянным ступенькам поднялась к бюсту Грачика и стала поливать горшки с цветами, расставленные на пьедестале. Спустившись вниз, она села рядом с Ашхен и взяла ее за руку:

— Дай, Ашхен-джан, дай мне приложить твои руки к глазам… На твоих руках покоилась в последний раз голова моего Грачика…

На этот раз она уже не смогла сдержать слезы.

— Дай мне поцеловать тебя в лоб… Не плачь, взгляни мне в глаза… Подожди, вытру слезы, теперь взгляни… В эти глаза последний раз перед смертью взглянул мой мальчик… Может быть, остался в них его образ, — хотя бы раз еще, только раз увидеть его…

Гарсеван опустился на колено и поцеловал могильную плиту.

Затем он подошел к Нвард и поцеловал ей руку.

Его примеру последовали Абдул и Ашхен.

Поцеловав руку Нвард-майрик, Ара повернулся к Рузан и замялся: что он мог сказать ей?.. И, не выдержав скорбного взгляда Рузан, опустил голову.

Поезд тронулся.

— Итак, Абдул, наш маршрут изменился: через Евлах, Кировабад и Тбилиси — Ереван!

— Но как же это получилось?

— Говорят, что та линия очень загружена, а этот маршрут, мол, удобнее…

— А уж об удобстве и говорить нечего: Фатьма чуть не пляшет от радости!

Все собрались в купе. Абдул уселся рядом с женой. Пресытившийся шоколадом Касум забрался на колени к бабушке и с интересом поглядывал на отца.

— Иди ко мне, сынок, иди! — ласково позвал Абдул, беря на руки малыша.

Касум таращил глаза, но, разморенный дневной жарой, вскоре задремал. Абдул приподнял его и начал целовать в щеки. Касум поежился, улыбнулся, ухватился пальчиками за ордена отца и так и заснул. После того как Абдул уложил сонного малыша рядом с бабушкой, он не сразу смог выпрямиться: пальцы сынишки крепко держались за «Славу» отца. Фатьма осторожно, один за другим, отвела пальчики Касума, и лишь после этого Абдул сел на свое место.

Попросив мужчин потесниться, старая Зульфия положила на полку большой сверток.

— А ну, развернем свадебный узел! — весело воскликнул Гарсеван.

На столике разостлали газету и разложили на ней жареных кур, баранью ляжку, сыр, лаваш, слоеные пирожки с начинкой из прожаренной муки с сахарным песком, любовно приготовленные руками Зульфии и Фатьмы.

— Застольное собрание объявляю открытым! — подняв в воздух куриное крылышко, провозгласил Лалазар.

В Баку успели купить несколько бутылок вина. Все по очереди предлагали тосты. Зульфия все подбавляла еды, Фатьма передавала лакомые кусочки тем, кто сидел подальше.

— Покушай и ты, баджи [21] Баджи — по-азербайджански сестра. , что ты все нас угощаешь!.. — обратился к Фатьме Гарсеван.

— Она душой насытилась! — усмехнулась Зульфия.

вполголоса пропел Лалазар строчку из своей любимой песни.

Товарищи уплетали аппетитно приготовленные домашние закуски, запивая вином и задушевно беседуя, пока Гарсеван не предложил заключительный тост:

— Ну, ребята, а теперь поблагодарим Зульфия-ана́ и пожелаем ей долгих лет здоровья и счастья!

— Правильно сказано! — первым отозвался Ара.

— И всем нам пора на боковую, поздно уже! — внушительно проговорил Гарсеван, обводя взглядом товарищей.

Пожелав оставшимся спокойной ночи, Гарсеван, Ара, Лалазар и Кимик перешли в соседнее купе.

— Так, говоришь, не видать еще?

— Да нет, бабушка, только-только вышли со станции!

— Что ты все повторяешь: «вышли» да «вышли»!

— Так ты же не захотела, чтобы мы поехали на станцию! А то увидели бы первые…

— На станции и не увидели бы ничего. Тут лучше будет.

— Ну, раз лучше, будем ждать.

На площади имени Ленина в Ереване переговариваются Шогакат-майрик и Цовинар, окруженные тысячной толпой. Не узнать шаловливого подростка в этой прелестной девушке! Цовинар уже семнадцать лет, в этом году она кончила десятилетку, но волосы у нее все еще заплетены в две косы, перевитые фиолетовыми лентами, лицо сохранило полудетское выражение, хотя она старается выглядеть совсем взрослой и даже поучает бабушку.

Стоящая рядом с ними Седа старается ни на минуту не терять из виду Давида и Зефюр. Давид то и дело задевает и поддразнивает девочку, унимаясь только тогда, когда Зефюр грозит пожаловаться бабушке. Совершенно поседевший Вртанес поддерживает под руку Елену. У нее скорбное выражение лица: весть о гибели Зохраба подтвердилась. Вртанес окидывает взглядом толпу на площади. На лице у многих он замечает одно и то же выражение — радости, смешанной со скорбью…