Амаяк Сирас - Арарат

Асканазу донесли, что саперы и пехотинцы уже уложили свыше тонны взрывчатки под стенами укрепления.

Критически посматривая на эти стены, Ваагн говорил Лалазару:

— Ишь ты, подлые, укрылись за сорока жерновами, сорока буйволиными шкурами!

— Э, нет, прошли времена, когда злые великаны в буйволиные шкуры заворачивались!.. А ну, поскорее, ложись, прячься, шнур зажигают…

Секунды тревожного ожидания — и взрыв!.. Но нет, слово «взрыв» не может описать того, что произошло: на минуту могло показаться, что весь мир разлетелся вдребезги…

Но вот из укрытий высыпали женщины, дети, старики. Потоптавшись на месте, они робко приблизились к советским бойцам. Первым вопросом было, какую часть города заняли русские, в какую сторону можно перебежать, чтобы быть спокойными за свою жизнь.

— Да во все стороны! — горделиво отвечал Ара, уже довольно бегло говоривший по-немецки.

Пока бойцы объясняли жителям Берлина, как пройти в ближайший квартал, где было уже спокойно, немолодая немка с продолговатым лицом и глубоко запавшими глазами молящим голосом воскликнула, словно не обращаясь ни к кому в отдельности:

— Битте, брот… [20] Хлеба, пожалуйста…

Решительно все — и старые и молодые, и женщины и дети — выглядели сильно истощенными.

Ара, а с ним и другие бойцы начали рыться в карманах и вещевых мешках.

— Вот тебе мой НЗ! — воскликнул Лалазар, протягивая сухари маленькому мальчугану.

— Вот вам хлеб, шоколад, — последовал его примеру Ара.

В эту минуту одетый в запыленное демисезонное пальто старик, нервно потирая длинную жилистую шею и тяжело опираясь на палку, направился к Асканазу, который вышел из своего НП, чтобы лично проверить действия своих бойцов. За несколько шагов до русского офицера старик остановился, снял шляпу и почтительно поклонился.

Асканаз спросил по-немецки, кто он и чего хочет.

Не обращая внимания на вопрос, старик громко произнес, словно разговаривал сам с собой:

— Смотрю я вокруг — и сам себя спрашиваю: «Неужели вот это и есть Германия?» Гляжу я и не узнаю моей Германии!

— Да и мы затрудняемся признать Германию… Где она — Германия Гёте, Шиллера и Бетховена? — отозвался Асканаз.

— Неузнаваемой сделали ее недостойные хозяева! Этот конец я предсказывал еще с двадцать второго июня… — продолжал старик, горестно качая седой головой. — Но разумное слово уже не имело цены. А сколько нам пришлось претерпеть! Эти последние три месяца равнялись трем векам… Вы только посмотрите — немецкие дети ходят раздетые, голодные… В последнее время мы не получали и хлеба. Но кончились ли все ужасы? Можно ли надеяться на то, что люди будут без опасений проходить по Гроссштрассе, гулять по берегам реки Шпрее?

Асканаз догадался, что старик не слышит его, может быть, оглох от артиллерийской пальбы, а говорит потому, что его мучит потребность высказаться…

Второго мая с самого рассвета вновь загремели орудия и затрещали пулеметы со стен фашистских укреплений. Асканаз приказал поддерживать непрерывный орудийный обстрел. К десяти часам утра огонь противника стал постепенно утихать. А когда советские батарейцы устроили короткую передышку, чтобы остудить стволы, Асканаз заметил, что фашисты не собираются возобновлять огонь. Несколько мгновений царила непривычная тишина. Бойцы нетерпеливо ждали приказа и, поглядывая на хмуро молчавшие укрепления, кусали губы.

Послышался приказ: «К огню готовсь…» Но выполнять приказ уже не пришлось: под стеной расположенного справа укрепления показались дети — мальчуган лет десяти и девчурка поменьше его. Высоко над головой мальчик держал белый флажок.

Дети несмело пробирались к позициям советских частей. Гарсеван первым выскочил из окопов. Безмолвно взял он детей за руки и знаком показал Михрдату, чтоб тот отвел маленьких парламентеров к командиру дивизии.

Мальчик, успевший сообщить, что его зовут Карлом, робко взглянул в лицо Асканазу, не опуская руки с белым флажком. Ноздри его дрогнули, и высоким голосом он полувопросительно, полуутвердительно произнес явно заученные слова:

— Гитлер капут…

— …апут, — еле слышно откликнулась девочка.

— Вот это правдивое слово! — воскликнул Михрдат. — Устами ребенка глаголет истина!

Подойдя поближе, Асканаз объяснил Карлу, что флаг можно опустить, и помог обоим детям сесть на высокую скамью в углу своего НП. Мальчик, встрепенувшись, словно вспомнив что-то очень важное, достал из кармана курточки конверт и протянул Асканазу.