Амаяк Сирас - Арарат

— Тебе покой нужен, Сатеник. Вот выпей лекарства, это успокоительное, для сердца. А это вот компот. Хорошо было бы, чтобы ты немного поела и постаралась уснуть. Завтра, наверное, опять придет письмо от Габриэла. Подумай только, какой у нас заботливый сын, обязательно присылает по письму в неделю! Я вернусь к утру, и мы вместе напишем ответ. Я и Асканазу с Ара наказал, чтобы они нам подробно написали, если встретятся с Габриэлом.

— Хорошо, хорошо, ты не беспокойся, — отозвалась Сатеник, желая успокоить мужа. Повернувшись на бок, она взяла карточку сына и долго держала ее перед глазами, неотрывно глядя на лицо Габриэла.

Михрдат взглянул на часы и заторопился: он заведовал цехом на швейной фабрике и эту неделю работал в ночной смене.

Войдя в помещение цеха, Михрдат прежде всего проверил состояние машин, привел в порядок рабочий стол и только после этого, став на свое место, включил электрические ножницы и с увлечением принялся за работу. В мастерскую вошла женщина лет пятидесяти.

— А-а, ты уже здесь? — заметив Михрдата, улыбнулась она.

— Да, сестрица Заруи. Каких молодцов мы сегодня на фронт проводили!..

— Что и говорить! Да, я все хотела спросить: почему это шьется столько зимней одежды?..

— А ты вспомни старинную поговорку, — многозначительно отозвался Михрдат. — «К зиме летом готовятся!»

— Пословица пословицей, Михрдат, но выходит, что эта проклятая война и до зимы не кончится!

— Нужно полагать, что так.

— Когда же их выгонят наши?

— Потерпи, выгоним, время на это нужно.

— А что же стало с обещаниями этих инглизов и американцев? — поинтересовалась Заруи.

— Все еще обещают.

— Ты знаешь, сколько раз я иголкой материю протыкаю, столько и приговариваю: «Вот так чтоб игла вонзилась в глаз того, кто эту войну затеял». Давай уж материю.

— Возьми, сестрица, на. А эти твои слова передам моему Габриэлу, пусть порадуется и товарищам расскажет: вот, мол, как в тылу работают и думают наши советские люди!

— Пиши, душа моя, пиши! — согласилась Заруи, забирая охапку выкроенного обмундирования.

Мастерская наполнилась рабочими и работницами. Закипела работа ночной смены. Дело спорилось в руках Михрдата, он охотно помогал товарищам и время от времени умел подбодрить их шуткой и похвалой. Радуясь воодушевлению старой работницы, он решил обязательно рассказать о ней Сатеник. Может быть, рассказ этот хоть немного ободрит его болезненную жену, подавленную горем и разлукой с сыном. Ему казалось, что если бы Сатеник не была такой слабосильной, если бы она работала на фабрике или хотя бы на дому, эта работа отвлекала бы ее от тяжелых мыслей. Михрдат всегда остерегался малейшим словом или взглядом причинить лишнее огорчение Сатеник или навести ее на мысль, что ее болезненное состояние удручает его. Он делал так не только по своей доброте. Михрдату казалось, что этим он выполняет безмолвный наказ сына. Недаром же Габриэл в письмах больше всего говорил о матери… «Отец, не позволяй маме плакать. Она любит, когда ей читают или пересказывают книги. Я знаю, что ты очень занят, но все-таки постарайся хоть изредка читать ей какую-нибудь из моих книг…» А то Габриэл прямо обращался к матери: «Бесценная моя мама, родная моя кормилица! (Габриэл знал, что это слово очень нравится матери.) За меня не беспокойся, мне здесь очень хорошо, и товарищи у меня чудесные. Тот, кто сражается за высокое и хорошее, с тем ничего плохого не может случиться, так что будь совершенно спокойна!»

Вспоминая подобные письма, Михрдат то пересказывал их на память, то снова читал вслух, чтоб подбодрить жену, но чувствовал, что Сатеник не надеется на свидание с сыном и ничто уже не привязывает ее к жизни.

По окончании смены Михрдат, не дожидаясь первого утреннего трамвая, заторопился домой пешком. Он с минуту постоял в садике, полюбовался восходящим солнцем, пышно распустившимися деревьями и кустами, своим ключом открыл дверь и вошел в дом. Несмотря на усталость, он по привычке сперва умылся и уж потом вошел в спальню. Обычно при его появлении Сатеник приоткрывала лицо, слабым голосом окликала: «Михрдат, вернулся, да?» Затем она снова натягивала одеяло на голову (она спала так и зимой и летом) и умолкала, даже не дождавшись его ответа.

Но сегодня Сатеник не сказала своих привычных слов, не шелохнулась под пикейным одеялом. Михрдат мысленно порадовался: «Ну, слава богу, наконец-то крепко уснула! Это хороший знак, может, сон хоть немного подкрепит ее…» Он осторожно разделся и улегся на свою кровать. После трех-четырех часов сна Михрдат обычно вставал хорошо отдохнувшим, работал в саду, ходил на рынок а выполнял все работы по дому. Он не позволял Сатеник заниматься хозяйством. За последний месяц болезнь сердца совсем подкосила ее здоровье.