Амаяк Сирас - Арарат

Как только Гарсеван почувствовал себя немного лучше, он в первую очередь решил написать ответ фронтовому корреспонденту, записку которого комиссар госпиталя нашел среди документов Гарсевана.

«Когда вы снова начнете говорить (а я не сомневаюсь, что дар речи вернется к вам очень быстро), прошу вас немедленно сообщить об этом: вы мне понравились. Вы прочтете кое-что о себе в газетах…»

Внизу был приписан номер полевой почты. Гарсеван продиктовал Ашхен ответ:

«Здравствуйте, товарищ Морозов. Благодаря сестре госпиталя, которая пишет вам за меня, я снова начал говорить, как подобает человеку. Конечно, я рад. Но душа у меня болит, — немцы опять продвигаются вперед. Говоря по-нашему, по-фронтовому, нажимают… Хочу поскорее, как можно скорее поправиться. Душа подвига просит настоящего… Надеюсь, встретимся живы-здоровы на фронте. Привет. Гарсеван Даниэлян».

…Стояло жаркое июльское утро. Гарсеван уже кончал свой завтрак, когда ему сообщили, что к нему приехали из колхоза. Гарсеван присел на кровати и положил подушку повыше. В палату вошел высокий старик.

— Наапет-айрик! — привстав, воскликнул Гарсеван. — Ну, зачем беспокоился в такую жару? Оставил прохладу и тень садов и приехал жариться!.. Ну, иди, иди ко мне!

Они крепко обнялись.

— Не вытерпел я, Гарсеван-джан! Говорю себе: поеду-ка своими глазами увижу его, своими ушами послушаю… Да погоди, поздороваюсь с твоими товарищами… — И Наапет по очереди подошел ко всем и поздоровался за руку. Когда очередь дошла до Игната, Наапет вгляделся в кубанца и, словно припоминая что-то, медленно произнес: — Казак… знай-знай… балшой… — и, погладив бороду, добавил: — балшой барада!

Обернувшись к Гарсевану, он объяснил:

— Вы, желторотые, не любите бороды, а у тех казаков, которых я знавал, борода была — во!

— Дедко-то, видать, бывалый! — засмеялся Игнат.

— Это наш-то дед? Да ты знаешь, какой он у нас? — подхватил Гарсеван. — Мне наши рассказывали: все село на ноги поднял, сам, словно молодой, без отдыха работает и вагон за вагоном на фронт продовольствие шлет. Все село им гордится!

Наапет махнул рукой, внимательно оглядел всех лежавших в палате и сел на стул рядом с кроватью Гарсевана. Отдуваясь, он расстегнул ворот тонкого архалука. Показалась покрытая седыми волосами грудь. Большим цветным платком он вытер вспотевшее лицо и медленно заговорил, словно подбирая слова:

— Не хотел бы с первого слова тебя обижать, Гарсеван-джан… Только что это за сказки ты тут рассказываешь, дескать, Наапет-айрик такой да сякой? К чему это, зачем захваливаешь? Слава тебе, господи, честный труд дороже всего!

— Так я ж ничего плохого не сказал, Наапет-айрик, зачем ты на меня сердишься?

— Ты в споры со мной не вступай, — нахмурился Наапет. — А то ведь и я могу перед твоими товарищами расписать: такой он, мол, да сякой… Это дешево стоит!..

По просьбе Игната Грачик пересказал ему слова Наапета по-русски. Игнат хитро подмигнул левым глазом.

— Кумекаю я как будто, из-за чего наш дедко рассердился-то…

— Меня-то хвалить, конечно, не за что, — замялся Гарсеван. — Но вот эти ребята, что со мною лежат… Вот хотя бы Игнат: ведь он целый штаб немецкой дивизии взорвал! Так что…

— Молод ты еще, Гарсеван, молод! Чему радоваться, когда фашист вперед прет… Ты подумай — Ворошиловград, Ростов, Миллерово… Да ведь в этих местах я сам в молодые годы бывал! Уже куда эти проклятые добрались, и дальше лезут! Краснодар, Армавир — это же прямо под носом у нас! За что ж вас хвалить-то? Когда придет время хвалить, я и сам сумею и слова для этого найду!

Гарсевану хотелось сказать, что его донимают такие же мысли, но он понимал, что этим не утешит старика.

— Правда твоя, Наапет-айрик. Хвалиться-то пока еще нечем.

— Вот это другое дело, это правильно! Цену слову нужно крепко знать. Вот как говорили в старину: «Сказанное вовремя слово — это золото, а не ко времени — по ветру пущено».

— Правильно дед говорит, — откликнулся с места Игнат. — Какие уж там похвалы! Похвала тогда к месту будет, когда враг нам спину покажет! Народ теперь одного от нас требует — чтобы мы гнали захватчиков с нашей земли… И знаете, братцы, как проезжал я по Кубани, головы не смел поднять…

— Эх, Кубань, Кубань! — воскликнул Наапет. — Ну как же оставить золотой кубанский хлеб фашисту?

— Это уж, дедко, прошу прощения! — оскорбленно прервал Игнат. — Этого фашистам не видать! Наши кубанцы то, что могут, прячут, а остальное скорее сожгут, чем фашисту отдадут.