Амаяк Сирас - Арарат

— Разрешите остаться, товарищ Остужко, — вмешался Гарсеван. — Нога уже не болит, а руки целы. Не хочу уходить в тыл…

Командир одобрительно посмотрел на бойца.

Гарсеван прицельным огнем свалил в море еще нескольких фашистов. Разряжая очередную обойму, он поглядывал на Унана и думал: «Теперь я за двоих должен сражаться… Эх, Аракел…» И казалось Гарсевану, что Унан понимает его.

Бой все усиливался. Рядом с Гарсеваном разорвался еще один снаряд. Вихрем взметнулся песок. Гарсеван лежал на боку, голова и лицо его были покрыты песком.

— Гарсеван! — с тревогой окликнул Остужко.

Гарсеван чуть заметно шевельнул головой, открыл глаза. Остужко показалось, что Гарсеван не узнал его.

— Придется тебе пойти в тыл…

Гарсеван открыл рот, но язык не повиновался ему, и он безнадежно махнул рукой.

Он пытался приподняться, но не смог. Пришлось положить его на носилки, чтобы доставить в санбат. Расставаясь с ним, Остужко обнял и поцеловал его в лоб.

Обернувшись к стоявшему рядом с ним корреспонденту Совинформбюро, Остужко вкратце рассказал ему, как вел себя раненый боец.

По словам командира взвода, уже раненый, он уничтожил восемь гитлеровцев. Среди бойцов роты он известен под кличкой «младший брат Давида Сасунского».

Корреспондент посмотрел на лежавшего на носилках Гарсевана и задал ему несколько вопросов, но, не получив ответа, написал что-то на клочке бумаги и вложил в карман Гарсевану.

Над носилками Гарсевана склонился Унан:

— Поправляйся скорее, брат, трудно будет нам без тебя! Если приведется увидеть мать, ничего не говори ей об Айказе, пускай верит, что он жив…

Гарсеван легким кивком головы дал понять, что исполнит просьбу Унана, и с тоской посмотрел на него. Тот понял, о чем думает Гарсеван.

— Быть может, он и спасся. Ты уж скорей поправляйся!..

Гарсеван с горечью покачал головой.

Весть о подвиге Гарсевана прошла по всему фронту. Корреспондент Совинформбюро послал статью о Гарсеване и в московские и в ереванские газеты. Этот рассказ наполнил сердца его родных и друзей гордостью и одновременно тревогой: вернется ли к Гарсевану речь?

Тем временем армейский госпиталь посетил генерал Денисов. Накануне он получил письмо от Асканаза. Сообщая о действиях своего полка и дивизии, Асканаз со своей стороны просил написать ему об Алле Мартыновне и Оксане.

Когда Денисов беседовал с ранеными в госпитале, ему рассказали о Гарсеване.

— Что нужно для того, чтобы вернуть ему дар речи? — осведомился у главврача Денисов.

— Полный покой и перемена обстановки.

— Близость родных окажет положительное влияние?

— Несомненно.

В эту ночь большую группу раненых отправляли на самолетах в Баку, Тбилиси и Ереван. Денисов приказал отправить Гарсевана в Ереван.

— Будешь проходить лечение в Ереване, чтобы скорее вернуться и снова наводить страх на фашистов! — ласково сказал он, наклоняясь над койкой Гарсевана.

Гарсеван лишь пошевелил губами. На его глазах показались слезы.

— Ну, будь мужчиной, разве тебе подобает плакать? — подбодрил его Денисов.

Уже два дня Гарсеван лежал в отдельной палате одного из ереванских госпиталей. Раненая нога не внушала особого беспокойства врачам: рана должна была скоро затянуться. Заботила их потеря речи, никакого улучшения не было.

В первый же день Гарсеван с большим трудом написал записку главному врачу госпиталя:

«Никого из родных ко мне не допускайте, пока сам не смогу вслух сказать, что хочу их видеть».

Принимавшие участие в консилиуме хирург, невропатолог и терапевт пришли к заключению, что нужно выполнить желание раненого.

Ашхен попросила, чтобы уход за Гарсеваном поручили ей, не сказав, что она его знает.

Прошло еще два дня. Ашхен заметила, что Гарсеван сильно нервничает, когда его понимают не сразу. А писать ему было трудно. Ашхен решила в этот вечер позднее уйти из госпиталя, потому что Гарсеван чувствовал себя спокойнее в ее присутствии. Ему казалось, что Ашхен каким-то волшебством по малейшему изменению лица угадывает его желания. Гарсеван не был капризным больным. Иногда он просил дать газету. Когда же Гарсеван испытующе смотрел на Ашхен, она понимала: он хочет знать, не очень ли волнуются за него родные, удалось ли уверить их, что лечение идет хорошо.

Был уже поздний час, давно разнесли ужин. Часть больных спала, часть еще бодрствовала. Сидя на низеньком табурете у изголовья Гарсевана, Ашхен молча смотрела на его мрачное лицо. Тускло светила с потолка затемненная лампочка. Лицо Ашхен было в тени и от этого казалось каким-то таинственным. Гарсеван смотрел на ее неподвижные губы и думал о том, остался ли в памяти этой ласковой заботливой женщины звук его голоса. Ведь всего год тому назад он говорил с нею здесь, в Ереване…