Амаяк Сирас - Арарат

— Это хорошо придумано! — одобрил Наапет. — Не станем же мы фашистского зверя нашим хлебом откармливать!

Он снова вытер лоб и обратился ко всем:

— Скажите мне вот что: какое у н и х оружие? Я сам только наш «Мосин» [11] Русская трехлинейная винтовка старого образца. видел, а наши пушки ничьим не уступали. Да только слышал я, что у фашистов такое вооружение, что и пером описать нельзя, и будто таким огнем они наших закидывают, что мы не в силах устоять. Поэтому и прут вперед. Вы мне объясните, так ли это и почему?

Гарсеван и Игнат переглянулись, как бы говоря один другому: «Говори ты». Но в это время слово взял Вахрам из Ленинакана:

— Оружие-то своим порядком, а ведь, кроме того, у них и умение сатанинское: то видишь их перед собой, то вдруг в тыл тебе зашли, а то сразу со всех сторон словно из-под земли вырастут, навалятся и давай бить… А ты не знаешь, куда и стрелять, чтобы в него твоя пуля попала!

— Что, что такое? — подскочил на месте Гарсеван.

Пока Игнату объясняли сказанное Вахрамом, заговорил нахмурившийся Гарсеван.

— Слушай, ты… — начал он и едва сдержал желание крепко выругать парикмахера. — Это что за такое сатанинское умение у фашистов, что ты не успеваешь даже выстрелить в них? Мы тут говорим, что стыдно нам отступать, но не говорим же, что потеряли голову от страха! Вот возьмем хотя бы нашего Унана: сражался рядом со мной, и сам я видел, что он четверых зараз уложил, а незадолго до этого — еще троих. А всего сколько уложил — мы и это узнаем. А ты что тут какие-то сатанинские сказки рассказываешь? Лучше расспросил бы хоть раненых в нашей палате, скольких каждый из них на тот свет отправил! Жаль только, что скромничают они, других приходится расспрашивать о том, что они сделали…

Раненые наперебой стали допытываться, кто такой Унан, о котором упомянул Гарсеван. Наапет же с улыбкой обратился к парикмахеру:

— Порадуй нас своим именем, сынок… Как — Вахрам? Так говоришь, что фашист сатане подобен? Ну, тогда не трудно и расправиться с ним! В старые времена достаточно было перекреститься, и сатана спешил улизнуть, задрав хвост, через дымовую трубу!.. Или же говорят, что старухи умудрялись пришить его хвост к платью, и после этого сатана становился ручным, как кошка, падал в ноги, выполнял все желания… Так что, видишь ли, сатаны-то боялись, но с ним и справлялись!

Парикмахер только глазами хлопал. По-видимому, своим рассказом он надеялся заинтересовать всех, но, встретив отпор, растерялся и не знал, что сказать.

Игнат, заметив, что Гарсеван рассердился, а дед Наапет не получил ответа, решил объяснить старику:

— Уж будь уверен, дедко, что нет у фашиста ничего такого, против чего не могли бы мы выстоять. Возьмем танк: так ведь одному смелому бойцу со связкой гранат в подходящую минуту не растеряться — и капут, нет тебе танка! Или возьмем бомбардировщик: из того же «Мосина», о котором ты говорил, его подстреливают. А танки и самолеты у нас имеются и получше немецких. Фашисты всю Европу разграбили и оружие поднакопили! Вот накопим и мы, и скоро фашисты света невзвидят!

— Так-то оно понятнее. А тебе, Вахрам-джан, советую забыть сказки о сатане, не к лицу они теперешней молодежи. Конечно, война идет, найдутся такие, что и к правде вранье примешают. Говорят же: «Мышь в кувшин попала — все масло опоганила».

— Спасибо тебе за совет, Наапет-айрик, — отозвался подавленный Вахрам. — Честное слово, меня не так поняли, я не то хотел сказать…

— А ты и говорил бы сразу так, как хотел сказать, чтобы тебя правильно поняли! Вот поправишься ты завтра, со своими встретишься, расспрашивать тебя будут — ведь в бою ты побывал… Ты и должен так рассказывать, чтобы каждый тебе сказал: «Ну, вот, теперь я понял, трудное у нас положение, но отчаиваться нельзя».

Раненые внимательно слушали старого Наапета.

Наапет попрощался со всеми, поцеловал каждого в лоб; долгое время после его ухода в палате царило молчание.

По проселочной дороге, извивающейся между садами, шагал Гарсеван. Закончив лечение, он получил трехдневный отпуск и отправился в родное село. Сойдя с автобуса в районном центре, он решил добраться до Двина пешком, чтобы налюбоваться на родную природу и повидать знакомых.

Вдали виднелись опаленные солнцем утесы — прибежища горных коз. Внизу — сады и поля, где им были исхожены все тропинки.

Но вот все ближе очертания родного села. Он оглядывал отягченные крупными абрикосами ветки, усыпанные еще незрелыми персиками и яблоками деревья, наливающиеся соком гроздья винограда, и все это, знакомое и близкое с детства, сейчас представлялось ему особенно дорогим.