Дмитрий Власов - Там, за передним краем

— Не странная она, Николай, — сказал Вадим. — Просто любит тебя.

— Да ты что, с ума сошел? Кто это тебе сказал? Признайся, что сейчас придумал.

— Ничего я не придумывал. Правда это, Николай, правда. Только я не должен был говорить тебе.

Старший сержант сидел на краю нар. Вид у него был весьма растерянный.

— Так что же мне теперь делать? — в недоумении спросил он.

— Ничего. Просто повнимательнее посмотри на Надю, — посоветовал Лавров. — Она ведь не рыжая, а золотоволосая и очень красивая. Приглядись.

— Хорошо, последую твоему совету, — улыбнулся Николаев. — А дальше было вот что. «Язык» тот оказался весьма полезным. И не только сумка его с документами, а и сам он. Много чего знает. Командир вызвал меня и говорит: «Ну, чего хочешь, Николаев? Или к ордену представлю, или домой в отпуск на неделю пущу». Я сказал, что домой хочу. Подполковник разрешил. Завтра оформляют документы, и поеду родных вятичей проведаю.

Утром с первой же попутной машиной, шедшей в штаб дивизии, Николаев уехал.

Вадим направился в землянку к снайперам. Надо было подвести итоги вчерашней охоты, поставить задачу Полине Онищенко и Лиде Ясюкевич. Они сегодня идут во второй батальон. Начальник штаба сказал, что там снайпер немецкий покоя никому не дает.

Полог землянки был чуть приоткрыт. Оттуда доносились возбужденные голоса. Девчата о чем-то спорили. Лавров вошел, поздоровался. Все замолчали. Но по лицам было видно, что спор в любой момент готов вновь вспыхнуть. «Что-то произошло, — подумал Вадим. — Интересно, откроются они передо мной или промолчат?»

Первой нарушила тишину Таня Климанова.

— От Клавы Нечипорук письмо получили, — проговорила она и виновато обвела девушек блестящими пуговичками-глазами — дескать, а может, не стоило говорить?

— И что же она пишет, если не секрет? — спросил младший сержант.

Ответила за всех Наташа Самсонова:

— Секрета никакого нет. Пишет, как доехала, как встретили. Она недалеко, на курсах при штабе фронта. Но есть в письме несколько фраз, горьких, обидных. Вот послушайте. — Наташа развернула лист, нашла нужное место и стала читать: — «Милые мои девочки! В первый же день я пошла в город. Собственно, это даже не город, а небольшой городишко. Надо было купить зубной порошок и еще кое-что по мелочи. Захожу в магазин. Стоит там группа женщин. Я, конечно, при полном параде. Одна дамочка поворачивается ко мне и этак сквозь зубы говорит: «Нацепила… Знаем, за что их вам дают. Наших же мужиков ублажаете там. А вот кончится война, кому вы будете нужны?» Милые девочки! Потемнело у меня в глазах. Смотрю я на других женщин, думаю, хоть одна-то среди них найдется с понятием, оборвет ее. Ничего подобного, смотрят на меня и молчат. Так муторно на душе стало. Повернулась и — вон из магазина. Горько мне стало не оттого, что орала эта тетя Мотя или как ее там — такие всегда были и будут. Но другие-то женщины почему молчали? Неужели тоже так думают?..»

Самсонова свернула письмо и выжидающе посмотрела на Лаврова: дескать, ты командир, ты и ответствуй. А Вадим сам не знал, что сказать. Он глядел на Наташу, на ее ордена Красной Звезды, Славы III степени, медаль «За боевые заслуги», на Надю Чуринову, на ее горящие, как жар, волнистые волосы, на вихрастую Таню Климанову, на грустную сейчас Полину Онищенко, на орден Отечественной войны и партизанскую медаль Лиды Ясюкевич, на отвернувшуюся к окну Риту Кулдзиню… Почти в упор смотрела на него Люда Михайлова. В ее огромных глазах было написано: «Ну отвечай же, командир, отвечай».

А что отвечать? Если бы это было в его власти, он уже сегодня бы каждой из них обелиск поставил. В памяти всплыли заострившееся лицо Вали Труниной с темным пятном на лбу, окровавленные бинты Маши Тарелкиной. И этих девчонок обвиняют в столь непотребном поведении! На один бы день сюда такую вот Мотю, пусть бы хоть раз испытала на себе то, чем живут каждый день эти милые, отчаянные головушки… Он — молодой парень и то вчера перетрусил так, что перед самим собой стыдно. А каково им, девчатам?

Вслух же сказал:

— Не принимайте близко к сердцу. Пройдут годы, и люди воздадут вам должное. Каждая из вас станет человеком-легендой, и смотреть на вас будут не иначе как с восхищением.

Сказал и самому совестно стало: слова прозвучали напыщенно, казенно, как на митинге у плохого оратора.

— Значит, надо ждать, пока пройдут годы? — поднялась со своего места Света Удальцова. — А почему нужно ждать? Почему эти Моти могут сейчас нас грязью поливать?.. Мне не мифический памятник в отдаленном будущем нужен, а уважение ныне, сегодня.