Дмитрий Власов - Там, за передним краем

На месте кирпичей все было переворочено. Росший бурьян как косой поснесло. Из неглубоких воронок струился сладковатый запах сгоревшего тола.

— Слава богу, хоть от комаров избавились! — облегченно вздохнула Михайлова. — Вы посмотрите, что они со мной сделали. Все лицо горит.

Вадим взглянул на девушку. Нос, губы у нее припухли, на щеках красные пятна.

— Я знаю, — проговорила она, — теперь такая рожа станет, что два дня стыдно будет из землянки высунуться.

Лавров ничего не сказал. Он думал сейчас: откуда взялся пулемет? Наверное, ожил тот самый? Позицию, конечно, сменили. Надо найти его.

Но сделать это не удалось. В течение всего дня пулемет молчал. С обеих сторон изредка летели снаряды, мины, ухали взрывы. Ни одна живая душа над траншеями противника не показалась. Солнце уже начало клониться к горизонту. В низине появилась легкая дымка тумана.

— Командир, — вдруг раздался голос Михайловой, — одинокая береза, влево пятьдесят…

Там, где указала напарница Лаврова, шел во весь рост к траншее гитлеровский солдат. За спиной у него — раздувшийся ранец, в руках чайник. Ясно, несет своим ужин.

Кулаки младшего сержанта сжались от злости. Подумал с ненавистью: «Разве позволительно фашисту во весь рост по советской земле ходить?!» Выждав, когда над головой просвистел очередной снаряд с нашей стороны, Лавров выстрелил одновременно с разрывом. Солдат будто споткнулся о невидимую преграду. Взмахнув руками, он рухнул на землю.

— А это вы хитро придумали — под разрыв снаряда замаскировались, — одобрительно заметила Люда.

Темнота постепенно заполняла низины, окутывала кустарник, деревья. Подождав еще полчаса в надежде, что пулемет чем-то выдаст себя, снайперы двинулись в обратный путь. До родной землянки добрались близко к полуночи. Вадим не стал туда заходить — неудобно, девушки, наверное, уже легли спать. Направился прямо к разведчикам.

Николаев еще не спал. Увидев вошедшего Лаврова, привстал с постели.

— Что-то ты долго, — заговорил он. — Я уж думал — не дождусь тебя, усну. Быстренько раздевайся и садись есть. Вон на печке пшенная каша с тушенкой и чай сладкий.

Хорошо, когда есть добрый, заботливый друг. Вымыв руки и лицо, Вадим принялся за кашу. Ел молча, в темпе.

— А теперь докладывай, что сделал за эти сутки, — потребовал Николаев. — Каков результат?

— Три гильзы в кармане и…

— Три?! Вот это молодец! — не удержался от похвалы старший сержант.

— …пустота в душе, — закончил прерванную фразу Вадим.

— Что случилось? — Николай поднялся, сел рядом.

— Трусом я оказался, — глухо проговорил Лавров и рассказал все как было.

Николаев молча выслушал, усмехнулся.

— Упасть — не беда, — сказал он, — беда — не подняться. Если бы ты был трусом, то никогда бы об этом даже не заикнулся. А смерти не боятся только лишенные рассудка. Главное — сумел преодолеть страх. Считай, что сегодня ты родился как боец. Вот с этим я тебя и поздравляю.

— Спасибо. День нынешний я на всю жизнь запомню. Ладно. Как у тебя дела? Взяли «языка»?

— Взяли связного. Он на мотоцикле ехал из штаба полка. Ссадили его быстренько. Но когда он падал, автомат его дал очередь. Я тут же подскочил, слегка прикладом по голове тюкнул и в рот кляп загнал. Подхватили мы «языка» под руки и в кусты. А от штаба уже, слышим, патрули бегут. Подбежали они к тому месту, где мотоцикл лежал, и давай шпарить по кустам из автомата. Трое их было. «Заденут, — думаю, — кого-нибудь. Все дело сорвут.» Поднимаю автомат, мне их очень хорошо видно, рядом почти, ну и рубанул всех троих. «Языка» опять под руки и бегом домой. Траншеи проскочили, а в проволочном заграждении один наш товарищ запутался. Фашисты целый тарарам подняли: бьют из пулеметов, автоматов, винтовок, ракеты одна за другой взлетают. Мы то прижмемся к земле, то рывком вперед. И тут они две осветительные на парашютиках повесили. Взглянул я на них — и в глазах темные круги поплыли, как от электросварки. Лежим на открытом месте, как подопытные кролики на столе, и не знаем, что делать. И вдруг от одной искры полетели, а потом и вторая испеклась. Это девочки твои постарались. Я и в мыслях не держал, что пулей можно светящую ракету сбить. Оказывается, можно. Кстати, они и пулемету глотку заткнули. Я потом их обеих от всей души расцеловал. Одна из них, Рита, кажется, латышка, спросила: «Не догадались ли разведчики парашютики прихватить? Носовые платки из них превосходные получаются». Нет, говорю, не догадались, не до того было. Пообещал исправить ошибку. А другая, рыженькая, смотрела, смотрела на меня, да и расплакалась. Извиняюсь перед ней, дескать, от души поцеловал, без всякого умысла. Она кивает головой, улыбается, а сама плачет. Странная какая-то.