Иван Виноградов: Подробности жизни

Сорокин хотел тут же объясниться, что это не его родственники, но не стал занимать время.

— Им просто счастье выпало, — продолжала дежурная. — Одна на работе была, другая как раз в очередь ушла…

— Где же мне искать их теперь? — нетерпеливо спросил Сорокин.

— А вот этого я не знаю, это надо у дворников спрашивать.

Дежурная показала дворницкую, и Сорокин пошел туда. Но застал в ней одних ребятишек, которые ничего не знали. Пришлось разыскивать управхоза. Однако и у того сведения оказались устаревшими. Оказывается, Любимовы только один день прожили у соседей этажом ниже, а потом перебрались к каким-то своим знакомым или даже родственникам неподалеку. Новый адрес знала одна женщина, и Сорокин отправился разыскивать ее. Но оказалось, что она ушла на сутки дежурить в больницу.

Сорокин устал ходить по этажам и по неубранному снегу во дворах и уже не знал, что еще предпринять. Времени у него было в обрез, сил мало.

Однако уходить отсюда ни с чем он не мог: это было бы все равно что не выполнить задание. Искушающе тревожила и посылочка ротного. По какой-то затаенной и не осмысленной до конца логике получалось так, что, если Сорокин, честно постаравшись, так и не найдет Любимовых, посылочка по праву перейдет к нему. Не увозить же ее обратно из голодающего города! Сам ротный наверняка скажет: «Ну, это ты зря, Сорокин! Надо было оставить ее своим». И выходило, что Сорокину даже выгодно не найти Любимовых.

Вот ведь какая ситуация…

Но это был все-таки хороший, удачливый с самого начала день. Пока Сорокин стоял на тротуаре и размышлял, как ему быть дальше, к нему подошла торопливым шагом молодая женщина в ватнике и валенках. Голова ее была плотно повязана платком, а поверх платка с некоторой долей кокетливости красовалась небольшая шапочка, наподобие кубанки.

— Простите, это вы Любимовых разыскиваете? — спросила она.

— Так точно! — обрадовался Сорокин.

— Здравствуйте, я — Люба.

— Здравствуйте. Очень приятно. Красноармеец Сорокин.

— Вы были у нас т а м?

— Был, видел.

— Ну пойдемте в новую нашу конурку. Хорошо, хоть так вышло.

— Да, просто счастье, — повторил Сорокин слова дежурной.

Люба повела Сорокина в сторону Мойки, так что ему даже по пути получилось. По дороге он, правда, засомневался — а вдруг эта женщина самозванка? Услышала, что к Любимовым фронтовик приехал, и выдала себя за жену ротного, чтобы получить посылочку. Но когда он вошел в маленькую, слегка протопленную комнату и когда его встретила там худенькая седая женщина, в момент прослезившаяся от одного имени сына, — все стало ясно. И легко Сорокину стало. Вся муть из души — долой!

Он вынул из своей сумки хорошо запакованную посылочку, отдал ее матери ротного, и обе хозяйки принялись наперебой благодарить его, как будто это он свои собственные продукты принес им.

Потом мать ротного спросила:

— Почему же сам-то Витенька не приезжает?

— У него побольше ответственности, чем у нашего брата, — отвечал Сорокин обычными для таких случаев словами. — У него целая рота на плечах. Мне, например, сказали — собирайся, я и готов, а ему еще надо подумать, кого вместо себя оставить. Политрука у нас ранило, взводный только один из комсостава остался.

— У вас там, что же, бои тяжелые были? — спросила, услышав о потерях, Люба.

— Были, — не стал Сорокин скрытничать. — Но теперь все подзатихло, вроде как отдыхаем.

— А мы тут ничего и не слышали, — проговорила Люба чуть ли не с упреком.

— Так ведь нечего сообщать было, — сказал Сорокин.

— Неудачно, значит?

— Можно и так сказать.

— А снаружи-то ничего не слышно? — с робкой надеждой спросила мать ротного.

— Да так вроде бы пока что.

Сорокин развел руками, и дальше все трое помолчали, коллективно послушав приглушенное туканье метронома в репродукторе.

— Вот, стучит, — кивнула в ту сторону мать ротного. — В другой раз и скажет чего. Когда Люба на целые сутки уйдет, так я все не одна остаюсь. Как член семьи все равно. Только вот спросить у него — ничего не спросишь.

— Да, это так, — подтвердил Сорокин.

И поглядел украдкой на дверь.

А женщины заторопились тогда с другими своими вопросами, уже не касающимися военного положения: как там Витенька, где он живет теперь, да кто ему белье стирает, да остается ли время поспать — дома он любил поспать! — ну и как к нему начальство относится — он ведь несдержан бывает! Сорокин отвечал, что старший лейтенант, главное, человек справедливый, а в таком случае даже и плохому начальству трудно бывает придраться. В батальоне же начальство неплохое, особенно комиссар, коммунист с Кировского завода, справедливый человек. Насчет жилья и белья думать не приходится — для этого существуют старшины и хозяйственники. Сон и питание — это, конечно, по возможности. В данный момент, пока на фронте спокойно, все спят по норме. Но, с другой стороны, и боев мы не боимся. Тут даже своя выгода есть. Паек сразу увеличивается, а главное — надежда возникает: вдруг пробьемся! Все этим живут…