Сергей Андрианов - Белая молния

Ермолаев, конечно, переживал за будущее полка, а значит, и за свое будущее. Повинуясь судьбе, он будет тянуть свою нелегкую лямку уже немолодого военного летчика, пусть и заместителем командира полка. Но ведь рядом Курманов. А от этого неизвестно, что еще можно ожидать. Все же знают — он, а не кто-то другой толкал Лекомцева на рискованные полеты. Дорохов сдерживал его, особой воли не давал, а как стал Курманов командовать сам — сразу ЧП.

Вот Дорохов и призадумался: может быть, коренным-то является Ермолаев…

Теперь, когда все дальше отступает прошлое, Дорохов вдруг обратил внимание на одно любопытное свойство памяти. Казавшиеся ему самыми радостными, самыми возвышенными дни, самыми безмятежными годы службы куда-то выпадали из памяти или смутно помнились, а оставались надолго лишь те события, которые тяжким трудом вершили саму судьбу.

С войны прочно оседали на донышко памяти те безумные минуты, когда цеплялся горящими глазами за последний кусочек неба, считал мгновения до спасительной земли и еле держался на ногах после победной воздушной схватки. Острой саднящей болью отзываются до сих пор потери боевых друзей.

Но почему же тяжкие поединки помнятся дольше всего и почему легкие успехи в схватках с врагом потускнели, выветрились и почти забылись. И почему-то не Ермолаев, с которым Дорохову легко и хорошо служилось в послевоенные годы, идет сейчас на ум, а лезет Курманов, который взбудоражил душу и лишил покоя даже в прощальные дни с полком.

Кто же скажет ему, кто откроет секрет, если он есть: по какому принципу заполняются кладовые человеческой памяти?

С таким настроением Дорохов уезжал из своего родного, когда-то прославленного полка. Одни мысли гасли, возникали другие, а поезд увозил его все дальше и дальше от Майковки. Занятый своими невеселыми думами, Дорохов не заметил, как в ритмично-мягкий перестук колес неожиданно вплелся тугой турбинный гул. Он вырос мгновенно и захлестнул собою все остальные звуки.

Дорохов взглянул в окно и увидел на фоне светлого неба самолет-истребитель, узкий, как верткое шило.

Неужто Курманов решил преподнести ему сюрприз. Не пришел, мол, к поезду, а вот решил проводить с неба, как провожали боевых товарищей на заре авиации — взмахом крыла.

Было утро, а небо уже вдоль и поперек исчерчено бело-розовыми струями самолетных следов. «Летают!» — с радостным облегчением заметил Дорохов. Воспоминания спутались и отступили от него.

Авиационный городок просыпается рано. Еще стоит ночь, а уже вспыхивают в домах огоньки. В предрассветной тишине слышно, как переговариваются техники. Они идут к самолетам, фонариком подсвечивая себе дорогу. С аэродрома доносятся голоса часовых. Где-то далеко-далеко тонко, вот-вот оборвется, держится во мраке мягкий перестук бегущего поезда. Вдруг почти совсем рядом, в автопарке, затарахтит заправочная машина. Одна, другая… Звуки долго держатся в воздухе, в тишине им просторно, и потому они медленно тают.

На аэродроме все больше и больше огоньков. Жизнь перемещается сюда. В коридорах штабных зданий убыстряются шаги, разговоры коротки: вопрос — ответ. Слышны обрывистые распоряжения по селектору, четкие доклады о готовности боевой техники к полетам. К самолетным стоянкам и оттуда снуют машины групп обслуживания. Звуков все больше и больше, и наконец воздух взрывается и над стоянками, над летным полем уже властвует лихорадочно-яростный рев турбин. Он поглощает собою все звуки, и люди уже не слышат друг друга, объясняются между собой только жестами.

Но наступает минута, когда рев этот стихает и в образовавшуюся в шуме брешь врывается обвальный грохот взлетающего самолета. Земля гудит, воздух напружинился, дрожит, взоры людей обращены на старт. Инженеры и техники прислушиваются к работе турбин. Летчики провожают самолет особым взглядом. Давно в авиации известно: два взлета увидел, а третий считай своим.

Красиво уходит в небо сверхзвуковой истребитель. Не успеешь моргнуть глазом, а неудержимо летящий серебристый металл, словно игла, уже пронзил облака или сизую дымку и скрылся из виду. И только оранжевый всплеск выхлопного пламени еще какое-то время мерцает в глубине неба золотистой искоркой.

Не так уж и давно молодой летчик лейтенант Лекомцев спрашивал майора Курманова:

— Что же получается, товарищ командир, скоро не будет такой красоты?

Курманов посмотрел на летчика. Щеки у Лекомцева горят, глаза тоже пылают, слегка вздернутый нос еще больше устремился к небу.