Константин Гурьев - Спасти или уничтожить

Бомба рванула так, что ее осколки ранили русских по всему миру!

Но это было только начало!

В конце апреля под Смоленск прибыла «международная комиссия Красного Креста».

Правда, составлена она была в основном из граждан стран, оккупированных Германией, но, господа, истина нравится не всем, а у Германии нет времени искать честных людей по всему миру! Взяли тех, кто под рукой!

Особенные надежды возлагали на венгра Ференца Оршоша.

Во-первых, он родился в Тимишоаре, городе с преимущественно румынским населением, с детства испытывал притеснения на национальной почве и очень рано пришел к идеям национал-социализма! Он даже создал какую-то всевенгерскую организацию, объединявшую врачей и выступавшую за устранение из врачебного сообщества евреев!

Во-вторых, он был в русском плену в войну 1914 года. Натерпелся и там, и сейчас готов отплатить за все сполна!

В-третьих, Оршош выдумал какой-то свой способ определения времени смерти по состоянию черепа. Специалисты не приняли этот метод, и тем больше теперь Оршош стремится продемонстрировать его истинность!

Дело было доложено Гитлеру, и фюрер — мудрый политик, гениальный стратег — похвалил Оршоша и, вызвав Гиммлера, поручил немедленно изучить реакцию мирового сообщества.

Позднее он пояснил Геббельсу:

— Скоро начнется сражение столь важное, что после него не только русские не смогут сопротивляться, но и мир поймет, что ко мне следует прийти с просьбой о мире! И, показывая звериное существо большевизма, мы отнимем у англичан и американцев последние доводы в споре с идеями национал-социализма, Геббельс!

Доклады, подготовленные руководителем зарубежной разведки Шелленбергом и сделанные Гиммлером, дошли до Геббельса. Они его и порадовали, и насторожили.

Сэр Александр Кадоган, постоянный заместитель министра иностранных дел Великобритании, писал, например: «Это очень тревожно. Признаюсь, что я скорее трусливо отвернулся от катынского дела, боясь того, что мог бы там найти. Могут существовать доказательства, о которых мы сейчас не знаем, которые укажут другое направление. Но на основе улик, которые у нас есть, трудно не обвинить русских».

«Трудно не обвинить русских» — это, конечно, хорошо, но, вот перспектива «существования доказательств, о которых мы сейчас не знаем» тревожила. Эти англичане с их снобизмом вполне могут замереть в неподвижности.

Да и Черчилль, встретившись с генералом Сикорским, главой польского правительства в изгнании, не спешил отказываться от сотрудничества со Сталиным.

Однако, ознакомившись с этими и им подобными сообщениями, Геббельс только скомандовал себе самому: соберите все силы!

Берия получил первые известия о готовящейся провокации, в которой будут упоминаться польские пленные еще в феврале.

Известия были мало того, что отрывочные, так они еще и пестрели: «ходят слухи», «довелось слышать» и тому подобными жемчужинами стиля. Идти к Сталину с такими сообщениями нелепо, считал Берия.

И ошибся.

Вскоре на одном из совещаний Сталин спросил:

— Товарищ Берия, что вы можете сказать о передаче нами пленных немцам в сороковом году?

Берия все понял, поднялся и сказал:

— Полагаю, что документы уничтожены нами еще весной сорок второго года.

— Полагаешь… Это хорошо, когда у человека есть свое мнение, товарищ Берия, — сказал Сталин, и его интонация была непонятна. — Есть вероятность, товарищи, что гитлеровцы постараются использовать сам факт пребывания поляков в плену на нашей территории.

Он прошелся по кабинету. Закончил мысль:

— Нам же, видимо, не удастся доказать, что пленные были переданы в сроки, названные товарищем Берией.

Вернулся к столу.

— И это может стать угрозой не только для близящегося сражения, но и для будущего.

Все присутствующие в кабинете вождя знали, что летом готовится грандиозная операция по разгрому вермахта в районе Курской дуги, знали, что Гитлер стягивает туда все свои основные силы и готовит резервы.

Подготовка Красной армии велась с использованием тех поставок, которые осуществляли союзники. Если в эти обстоятельства вмешается тема «польских пленных», то последствия могут стать самыми серьезными.

— Товарищ Сталин, наши воины победят врага с помощью союзников или без нее! — почти выкрикнул Лазарь Каганович, человек весьма эмоциональный.

Сталин усмехнулся, видимо, его горячности, но ответил серьезно: