Юрий Слепухин - Тьма в полдень

– Я понимаю, – тихо сказала Таня. – Вы хотите стать разведчиком?

– Я хочу служить России, – сказал Болховитинов, и эта фраза не прозвучала у него ни напыщенно, ни фальшиво. – Поймите, я больше не могу оставаться в стороне. Я хочу что-то делать. Но что? Я уже думал – саботаж; но, очевидно, для этого требуется специальная подготовка, как вы думаете? К сожалению, у меня ее нет. Единственное, что я могу в этом плане, это путать в статических расчетах. Но это примитив, это слишком легко раскрыть и дает мало результатов. И тогда я решил, что, может быть, я смог бы немного заняться разведкой...

Окончив говорить, он посмотрел на нее выжидающе. Нужно было что-то сказать, но Таня промолчала. Прошла минута или две, и Болховитинов поднялся, видимо почувствовав себя неловко.

– Словом, так, – сказал он наигранно бодрым тоном. – Вы поговорите об этом, Танечка, со своими друзьями, а сейчас мне нужно идти...

– Хорошо, я... поговорю, – сказала Таня с усилием. Болховитинов, поколебавшись, несмело подошел к ней.

– Таня, у вас какая-нибудь неприятность?

Она отрицательно мотнула головой.

– Но я же вижу, – сказал он с мягкой настойчивостью, – что вас что-то мучает, тревожит или... Почему вы не хотите быть со мной откровенной?

Он нагнулся и положил руку ей на голову, – таким жестом ласкают детей. Таня замерла на секунду и потом резко отшатнулась, прижавшись к спинке дивана.

– Не нужно, – шепнула она, глядя на него со страхом. – Прошу вас, не нужно... Да отойдите же, ну как вы не понимаете!

Она выпрямилась гибким кошачьим движением, сбросила ноги с дивана и села, нашаривая ступней упавшую набок туфельку, не замечая того, что от этого быстрого движения ее узкая и короткая юбка вздернулась, высоко открывая ноги. Прошло, наверное, всего две или три секунды, пока ее ступня нашла туфлю и скользнула в нее, но Болховитинов отвел глаза раньше.

Когда за его спиной простучали шаги, и хлопнула дверь, он отошел к креслу у письменного стола, сел и ошеломленно уставился на чернильницу.

Вернулась Таня не скоро, – прошло, пожалуй, не менее четверти часа. С порозовевшим лицом и мокрыми на лбу и на висках волосами она, закрыв за собою дверь, прижалась к ней спиной и спрятала назад обе руки, словно боясь, что они выдадут ее каким-нибудь непроизвольным жестом.

– Вы попросили быть с вами откровенной, – сказала она звенящим голосом. – Я только поэтому и говорю это сейчас. Даю честное слово, что никогда не предполагала, что так получится, и уж конечно не хотела этого. Я думала, вы для меня просто хороший знакомый, и только вот сейчас...

Лицо ее исказилось, стало некрасивым, она крепко зажмурилась и опустила голову, кусая губы, по-прежнему держа за спиной обе руки. Болховитинов смотрел на нее и не трогался с места. Он понимал, что подойти к ней сейчас, пытаться что-то говорить, утешать – нельзя.

– ...Я только сейчас увидела, чем вы успели стать для меня за это время. Если б вы знали, какое это для меня несчастье, – ничего страшнее я никогда не...

– Таня, не продолжайте, – сказал Болховитинов, воспользовавшись паузой. – Успокойтесь, это пройдет, не говорите об этом больше...

– Погодите, – прервала его она, справившись с собой. – Вы должны обещать мне – я очень вас прошу! – обещайте не приходить больше сюда и не пытаться видеть меня в городе. Если вам хоть немножечко меня жаль! Я не могу сама этого избежать, и вам, я знаю, тоже приходится бывать в комиссариате, но хоть постарайтесь, пожалуйста, мне ведь очень трудно будет вас видеть...

– Я не стану попадаться вам на глаза, Татьяна Викторовна, – глухо сказал Болховитинов.

Таня молча кивнула, вымученно улыбаясь сквозь слезы. Потом она сообразила, что все еще стоит у двери, загораживая выход, и отступила в сторону.

– Итак, честь имею, – сказал Болховитинов, стоя посреди комнаты почти навытяжку, и поклонился одним резким кивком. – Когда и как я смогу узнать о результатах вашего разговора? Может быть, через Володю?..

Таня кивнула в ответ и прикрыла глаза.

– Прощайте, Кирилл Андреевич, – шепнула она, услышав рядом его шаги. – Я никогда вас не забуду...

Он осторожно обнял ее плечи и поцеловал в лоб. Она замерла и затихла, потом шепнула еще тише:

– Те стихи, помните... «ты как уголь в тлеющей золе»... как там кончается?

– «Ты одна – и нет тебя меж ними беззащитней и непобедимей», – сказал Болховитинов. – Я верю, что это относится к тебе, ты – такая хрупкая – действительно сильнее их всех. Бог стоит не за сильных, а за правых. Помни это и будь счастлива, родная.