Евгений Погребов - В прорыв идут штрафные батальоны

«Еще бы и ножом поскоблил!» – отвлекаясь краем глаза на действия ординарца, усмехнулся Павел, вспоминая, как его бабка, опустившись на колени, сначала скоблила смоченное место кухонным ножом, а затем смахивала веником соскоблины в совочек. Но Павел заблуждался, приняв необычное усердие Тимчука за показное рвение. В действительности повышенное тщание, с которым налегал на пол ординарец, имело другой подтекст.

Тимчук томился, затягивал время, сторожа внимание Колычева. Павел подмечал искоса бросаемые в его сторону заинтересованные взгляды ординарца.

Наконец, сочтя момент подходящим, Тимчук решился:

– Гражданин командир роты. Разрешите обратиться!

– Обращайтесь.

– Ну а мне-то что делать? Во взвод возвращаться или при вас оставаться?

«Вот оно что!» – пронялся догадкой Павел, с сочувствием глядя на застывшего в напряженной позе ординарца.

Понять беспокойство Тимчука несложно. Должность ординарца командира роты – одна из самых завидных и выгодных в батальоне. Ординарцы, за редким исключением, в атаки не ходят, во время наступательных боев остаются в командирских блиндажах на охране имущества и документов. Привилегия, которая позволяет не испытывать судьбу лишний раз пулей, уйти из батальона по истечении срока отбытия.

Да и относительно вольная, не в общем строю, жизнь, возможность харчиться из командирского довольствия для штрафников тоже не последнее дело.

Колычев не припоминал, чтобы Ульянцев выражал недовольство своим ординарцем, и о замене Тимчука не помышлял.

– Тебя как зовут по имени, Тимчук? – веселея от сознания допущенной оплошности, мелкой, нечаянной, но доставившей ординарцу душевные страдания, спросил Павел.

– Адам я, – заволновался Тимчук, догадавшись по тону вопроса, какое принято ротным решение. – И спасибочки вам большое, гражданин командир роты. Я все для вас сделаю, не пожалеете…

«А вот это уже ни к чему!» – досадливо поморщился Павел, заслышав в голосе ординарца заискивающие, угодливые нотки.

– Ты вот что, Адам. Сооруди-ка мне старшинские погоны, да поживей, пока взводные не пришли.

– Это мы мигом, гражданин ротный! – метнулся к выходу Тимчук. И уже от порога: – А почему старшинские?

– Делай что сказано! И без лишних вопросов…

Павел как раз расправлял на себе гимнастерку с прикрепленными к ней старшинскими погонами, когда на пороге появился первым из взводных – Сахно. Тимчук при его появлении незаметно растворился за спиной.

Сахно сдержанно поздоровался. Колычеву при этом показалось, к собственному неудовольствию, что, обменявшись приветствиями, оба испытали одинаковое уязвляющее чувство, сродни ревнивой зависти: Сахно, когда выказал деланое безразличие, лишь скользнув пустым взглядом по старшинским знакам различия, и Павел, задетый сделанным не в пользу себя сравнением с форсистым, обновленным обмундированием взводного.

Почти первозданная, новенькая офицерская гимнастерка, голенища наваксенных пушечным маслом хромовых сапог спущены особым напуском – гармошкой, до середины голеней.

«И когда только успевает, где и чем набраться!» – раздражаясь, подумал Павел, страдая еще и оттого, что Сахно наверняка знал, какое удовольствие доставит ротному своим внешним видом, и сейчас, не сомневаясь в произведенном эффекте, с ухмылочным торжеством наблюдал за его душевными коликами.

Сам Колычев притязательностью в одежде не отличался и комплексов по этому поводу за собой не замечал. Приноровленный к жизни укладом детского дома и военного училища, привык обходиться малым. Чем наделяли, тем и пользоваться, то и хорошо. Получил солдатские кирзачи с заштопанной заношенной гимнастеркой – значит, другого нет или не положено. И в других выход за рамки положенного не одобрял. Но и уступать, проигрывать Сахно, быть чем-то хуже не хотелось.

«Не иначе как с ворьем снюхался!» – ворохнулось в душе нехорошее предчувствие, но уже входили в комнату Грохотов с Маштаковым, и Колычев поспешил им навстречу. А там и Ведищев по приступкам спускался.

Выждав, пока взводные рассядутся: Сахно с Ведищевым за столиком, Маштаков с Грохотовым на койке, Павел призвал всех к вниманию, обратился к Маштакову:

– Маштаков! Примешь второй взвод. Вопросы есть?

– Есть принять второй взвод, – буднично, не поднимаясь с койки, отозвался Маштаков. Он услышал то, что и ожидал услышать.

– С сегодняшнего дня конец вольнице во взводах. Дисциплина и еще раз дисциплина. Никаких скидок и поблажек. Уголовники сменили тактику. Днем тише воды ниже травы, а по ночам кто-то по окрестностям шастает, мародерствует. Откуда во взводах шмотье разное по рукам ходит?