Григорий Глазов - Расшифровано временем

Конечно, и раньше писатели не утаивали, что во фронтовом поколении были разные люди — вспомним и «Пядь земли» Г. Бакланова, и «Фронтовую страницу» В. Быкова, и «Горячий снег» Ю. Бондарева (пожалуй, именно Дроздовский из «Горячего снега» больше других напоминает глазовского Виктора). Но все-таки именно Глазов протянул столь зримую цепочку от воззрений, явленных в военной ситуации, к сегодняшним, показав, что так называемые деловые люди — порождение не научно-технического прогресса, а определенной суммы жизненных принципов, идеалов, установок. В разных условиях они проявляют себя по-разному, неизменно оставаясь жестокими, эгоистичными, расчетливыми. Это не мешает таким людям делать дело, а в иных условиях даже помогает, вспомним, что, только ударив своего друга Семена, смог Виктор преодолеть его упадок сил, его малодушное желание застрелиться. Такого рода удачи и вселяют в них уверенность во всегдашней правоте своих принципов.

Глазов понимает всю непростую суть характера Виктора, но все-таки пристально вглядывается в то, как реализовывалась после войны осознанная Виктором еще на фронте «формула жизни», программа жизни: нравственные силы, взлет и чистота души, явленные в окопах перед лицом смерти, неизбежно станут после войны сосуществовать с гнусностью, подлостью, тоже явленными в эту годину испытаний, и выбор возможен только один: или смириться с этим, приспособиться, или вступить в смертный, с неизвестным исходом бой. Он решил приспособиться.

И это нравственное исследование характера Виктора очень важно для Глазова: его волнуют в прошлом Не столько батальные картины — хотя он и не сторонится их, — сколько поведение друзей. Недаром такую существенную, акцентную роль играет то и дело вспыхивающий резкий обмен репликами между Виктором и Семеном. В этих спорах Виктор, словно магнитная стрелка, устремляется к полюсу жесткости, принуждения, хватки, а Семен отстаивает гуманные начала. Так трудно было отстаивать их на войне, но так необходимо, чтоб не заполонила послевоенные всходы дурная трава! В противовес Виктору, говорившему «Не жизнь, а война», Семен уверял, что война подчинена общим жизненным законам: «Не думать постоянно, что все делаешь только ради войны и для нее. Ведь она временная работа в нашей жизни». В еще большей степени эти слова относятся и к постоянной работе, к людям, убеждающим или даже искренне убежденным, что они свершают все только ради дела и для него Позднее, в повести «Подробности неизвестны», Ольга Лукинична скажет о таком хватком и жестком Анциферове: энергии у него мною, только свету от нее мало.

История четырех друзей могла бы стать самостоятельной повестью- воспоминанием — о военном прошлом и о «мирном» Викторе. И вроде о покойниках положено говорить хорошо, и о ветеранах привыкли слышать только доброе. А вот поди ж ты — Виктор!.. Но ведь и впрямь прожита целая жизнь — три десятилетия после войны. И здесь уже не фронтовая ностальгия, а фронтовой максимализм ведет автора.

Сближение военной юности и НТРной «деловитости» — несомненная художническая смелость Глазова. Но он оказался смелым вдвойне. Ведь это повесть не только об, условно говоря, разных фронтовиках в прошлом и сегодня. Это еще и повесть о разных немецких фронтовиках: они ведь тоже были разные — от подонка фон Киеслинга до таких, как Альберт, — помогающих друзьям, задумывающиеся над исходом войны и путями истории. И от этой «прядки» Никуда не деться.

В письмах и дневниковых записях Конрада проходят и слепо верящие, и сознательно исповедующие, и прозревающие — и в целом создается, как и в нашем стане, облик поколения. Только поколения изломанного, со сдвинутыми моральными критериями и искаженными представлениями о мире. Тем более значительной удачей автора представляется фигура самого Конрада, перешедшего от веры в предначертания фюрера к скепсису, от оправдания происходящего к постижению неизбежного, от бездумного согласия к осознанию вины. Такие люди стали после войны той опорой, благодаря которой и удалось построить демократическую германскую республику, создать широкое и антимилитаристское и антифашистское движение.

Временами может показаться, будто Конрад мудрее, вдумчивее, тоньше рассказчика. Вместо отрывочных, порой грубовато-прямых, укладывающихся в три-четыре строки упоминаний о событиях в дневниках рассказчика, у Конрада полные, искренние, исполненные раздумий записи, хотя тоже вроде делаемые наспех, особенно под Сталинградом и в Курляндском «котле» И уж, конечно, он мягче, вдумчивее, тоньше Виктора.