Павел Васильев - Повести

— А что?

— Никого у нас там нет. Никого не осталось.

— А к кому же ты?

— Сама не знаю.

— Так никого?

Она молча кивнула.

— Совсем никого знакомых? Так что ж ты, приедешь… К кому же ты?.. На улице ночевать будешь?

— Не знаю.

— Как же ты?

Девчушка пожала плечами, опять усмехнулась и заплакала. При этом она не всхлипнула, а просто слезы высыпались и прокатились по щекам. Как будто дождинки со стряхнутой ветки, часто-часто одна за другой. И если бы она их хоть вытерла, а то даже не почувствовала, такие это были горькие, близкие слезы.

— Н-да, — сказал Кузьма. Покашлял. Повозился. Ветер задувал в рукав. Кузьме стало холодно. — На вот сухарик погрызи, забавься. Бери, бери, чего ты!

— Нет!

— Бери, бери!

— Если бы я одна была, так все нипочем. Одна бы я не пропала, на торфоразработки пошла… А вот с ним… Кому я нужна, куда денешься? Мне хоть бы где только на первое время пристроиться, жить начать. А уж потом… — жаловалась Кузьме девчушка. Совсем еще молоденькая была она, и бровки детские, реденькие.

— Молодая ты еще, — сказал Кузьма.

— А вот вы и постарше, а появись у вас пятый, так и вам нелегко бы пришлось…

— Да я-то еще ничего… Где много, там еще один — незаметно.

— Да?.. Это вы шутите.

— Нет, зачем же…

— Что ему, калымщику. Топориком постучал — хлеба мешок! Возьмет свое! — сказал железнодорожник.

Они замолчали. Кузьма покачивал ребенка, смотрел на мелькавший болотистый кустарник.

— Давайте его, — сказала девчушка.

Кузьма закурил. Затягиваясь, наклонялся, посасывая из рукава. Потом случайно глянул в сторону и перехватил взгляд девчушки, какой-то странный, непонятный. Она смутилась и быстро отвернулась. Нахмурив бровки, покусывала нижнюю губу.

— Худых теперь много, — сказала вдруг до этого молчавшая старуха. — Вот народ на крышах едет, вещи везет. Так они что делают? Они кошку веревкой к столбу привязывают да на крышу бросают. Прямо в людей.

— Что за кошку?

— А якорь такой. В кого вцепится, того и с крыши сдернет, и вещи, и людей. Им все равно.

— Да кто они?

— А худые… Недавно в тамбур вскочили двое. А там молодушка с двумя ребятками ехала. Так они сперва ребятенок выкинули, а потом уж до ей добрались.

— Да ты что, видела? — разозлился Кузьма.

— Не дай бог! Я хоть и старая, а и за себя боюсь, ночь-то темная…

— Вот что, бабка, ты панику не наводи! Паникер — помощник врагу! Ты мне это брось? Я много ехал, а ничего такого не слышал. Ты не слушай ее, — сказал Кузьма девчушке. — Все будет хорошо. На-ка вот сухари. Я тебе их оставлю. Я теперь уже, можно сказать дома. Подъезжаем. Вроде бы Ошеву проехали. Остановится или нет? Придется соскочить. Скорость-то большая…

— И мне тоже выходить, — сказала девчушка, потупив глаза.

— В Чихачеве? Да? Землячка! А ты откуда? Из какой деревни?

— Здесь, недалеко…

— А я из Выселок. Может, слышала?

— Да…

— Подъезжаем, кажется.

Состав шел плоской равниной, по которой лишь кое-где были пораскиданы ракитовые кусты. Вдалеке, в той стороне, куда, разворачиваясь плавной дугой, уходило железнодорожное полотно, показались красные кирпичные строения, темные кроны высоких деревьев.

— Подъезжаем, — заволновался Кузьма. Глаза его слезились от ветра. Стоя на краю площадки, ухватясь за поручни, он смотрел вперед.

А состав уже катил по высоченной насыпи, пересекая болотистую долину, по которой петляла речушка, шмыгнувшая под мост. Промелькнули шлагбаум, будка стрелочника.

— Что-то шибко гоним! Семафор не видно.

В Чихачеве, как и в Новосокольниках, у путей стояла толпа. Но здесь, отжимая ее к акациям, суетились железнодорожники. Пареньки-подростки, что теперь стояли за спиной у Кузьмы, беспокойно зашмыгали носами. Проводник бесцеремонно толкнул Кузьму:

— Пусти-ка.

— Я сейчас выхожу.

— Успеешь выйти. Еще неизвестно, остановится или нет.

Но состав уже начал тормозить, заскрежетало под колесами. Из толпы несколько человек выскочили навстречу составу, железнодорожники попытались их перехватить, и тогда вся толпа рванулась к путям.

Не дожидаясь окончательной остановки, Кузьма спрыгнул, девчушка — за ним. Кузьма хотел поблагодарить проводника, но тот уже вступил в рукопашную с наседавшими на него пассажирами, ему было не до Кузьмы.

— Ну, приехали, — сказал Кузьма, утирая усы и улыбаясь.

Они перешли через пути, поднялись на пригорок.

— Тебе куда? — спросил Кузьма.

— Сюда же.

Кузьма огляделся. В Чихачеве осталось всего несколько домов, поэтому поселок показался Кузьме очень маленьким. Он увидел привокзальную сирень, но вокзала не было, среди кустов виднелись навалы битого кирпича. А вот фонарь, шестигранный фонарь на металлическом столбе, сохранился. Кузьма обрадовался ему, как старому знакомому.