Мэтью Риджуэй - Солдат

Наши дни в Токио скрашивались постоянными наездами туда высоких гостей из Соединенных Штатов. Одни из них останавливались у нас, другие предпочитали располагаться в чудесных комнатах американского посольства. Среди первых были генерал Маршалл и Даллес, приезжавшие на короткое время по служебным делам. Другие же, например, сенаторы Смит и Спаркмэн с женами, вице-президент Баркли и его жена, губернатор Калифорнии Уоррен (теперь он председатель верховного суда), имея больше свободного времени, успевали осматривать достопримечательности Японии. Тех, у кого было такое желание (а Оно было у большинства), мы отправляли на машинах в Никко и Пара, близ Токио, где находятся знаменитые храмы. Все дамы проявляли большой интерес к цветам и к сложной японской церемонии чаепития. Все они были восхищены японскими шелками и парчой. Японские дельцы получали немало выгод от наездов наших гостей.

Мы прожили в доме барона ровно тридцать дней. Как раз к тому времени, когда перестановка мебели была закончена и для каждой веши было найдено место, я получил приказ прибыть п Париж. Генерал Эйзенхауэр возвратился в Соединенные Штаты, где он был выдвинут кандидатом на пост президента, а я должен был заменить его в должности верховного главнокомандующего вооруженными силами НАТО.

Многие солдаты с ожесточением дравшиеся с японцами в бассейне Тихого океана, за дни оккупации прониклись к ним симпатией и с сожалением покидали эти чудесные острова и своих новых друзей. Миссис Риджуэй и я уезжали из Японии с теми же чувствами: Премьер-министр Иосида дал в нашу честь прощальный обед, на который был приглашен узкий круг лиц — всего двадцать четыре человека. В конце обеда он встал и произнес любезную речь, в которой коснулся нашей совместной работы. В его речи чувствовалось душевное волнение, столь необычное для представителя расы, гордившейся своим умением скрывать истинные чувства. На минуту мне даже показалось, что от волнения он не может продолжать свою речь. Да и у меня, когда я сам встал для ответного тоста, к горлу подступил комок. Мы много работали вместе над вопросами большой важности, и я стал испытывать к нему большую теплоту и привязанность, как к старому, дорогому другу. Очень трогательным было также прощание с японским персоналом, обслуживавшим наш дом и оказавшимся весьма преданным нам. Все слуги выстроились, чтобы официально попрощаться с нами, но когда мы если в машину, они через окно старались пожать нам руки и потом долго бежали рядом с машиной.

Из Токио в Париж мы отправились нс прямым, а кружным путем — через Соединенные Штаты. Это меня устраивало, так как перед вылетом в Вашингтон, я мог бы заехать в Сан-Диего и повидаться с матерью. Кр&ме того, мне было предложено выступить на обьедиг ней ной сессии конгресса, и это очень волновало меня. Пока мы летели над Тихим океаном, я набрасывал заметки и, прибьщ в Саи-Диего, продиктовал окончательный вариант своего выступления. Мои советники прочли и остались недовольны. Я попросил их подготовить что-нибудь лучшее, и они принялись за работу. Но то, что написали они, понравилось мне еще меньше, чем мой вариант им, и поэтому я решил воспользоваться своим текстом.

Вес сошло хорошо. Прибыв на объединенную сессию, я, к счастью, почти не волновался. Все казалось мне необычным. Жертву, то есть меня, пропустили в помещение спикера, затем ввели в зал и но длинному центральному проходу подвели к трибуне спикера. Когда мы шли по залу, мои спутники отметили, что я выгляжу значительно спокойнее своего предшественника.

— А кто это был? — спросил я.

— Королева Нидерландов Юлиана.

Должно быть, я все-таки волновался больше, чем мне тогда казалось, потому что сейчас, хоть убейте, не могу вспомнить ни имени, ни лица господина, который сказал м не это.

Когда мы летели через океан, с нами произошел случай, который несколько пощекотал мои нервы. По плану полета, составленному еще в Токио, мы должны были сделать посадку на острове Мидуэй для заправки горючим. По вот ночью ко мне зашел пилот и сказал, что все идет великолепно, ветер благоприятный, горючего еще много, и поэтому можно лететь прямо п Гонолулу без посадки для заправки. Па это я-ответил, что он волен поступать как считает нужным.

На следующее утро мы пролетали над каким-то островом. Мне объявили, что это один из Гавайских островов и что через 45 минут мы будем в Гонолулу. Я немного знаю расположение Гавайских островов, и мне показалось, что это какой-то другой остров. Достав карту, я убедился в своей правоте. К этому времени мы находились в воздухе уже часов 14–15, и я понимал, что горючего у нас оставалось очень мало. Впереди было еще три аэродрома: аэродром ВМФ па мысе Барберс-Пойнт, аэродром корпуса морской пехоты в Эва и большой аэрод ом Хикам, где мы и предполагали совершить посадку. Необходимо было сразу же принять решение: или постараться дотянуть до Хикама, или сесть на одном из ближайших аэродромов. Я поговорил с борт-инженером и увидел по его лицу, что он озабочен. Потом я спросил пилота, придется ли делать круг перед посадкой. Он сказал, что в этом нет необходимости, гак как ветер благоприятный и можно будет сразу идти на посадку. И я принял решение лететь иа. Хикам. Туда мы и прибыли, причем все четыре мотора работали па такой обедненной смеси, что давали перебои. Мы пролетели без посадки почти 16 часов и сели, когда горючего в баках оставалось всего иа 15 минут полета. Я бы не сказал, что это происшествие развеселило меня, особенно если учесть, что со мной была жена с ребенком. Правда, у всех были парашюты, но прыжок с парашютом над океаном или над горами острова Оаху вовсе не казался мне выходом из положения.