Николай Луговой - Побратимы

Наш новый бригадный лагерь находится в урочище «Корыто», примерно в двух километрах от аэродрома. Сейчас он притих. В междурядьи молодого сосняка строем в две шеренги стоят минеры.

Мы с комиссаром Егоровым и начальником штаба Котельниковым идем вдоль строя от одного командира группы к другому.

— Николай Шаров! Группа готова?

— Готова.

— Вопросы есть?

— Нет.

— Николай Злотников! Группа готова?

— Готова.

— Вопросы есть?

— Нет.

— Людмила Крылова… Так до конца шеренги.

Проводить подрывников пришел и секретарь обкома Ямпольский. Он крепко жмет каждому руку, желает боевых успехов и благополучного возвращения в лес.

— Вот видите, хлопцы! — закончив обход, говорит он. — Даже обход строя сделать теперь не так просто. В ноябре прошлого года из леса шла одна группа Пети Лещенко. В январе этого года — две: Володи Мамасуева и Саши Старцева. А сегодня — шестнадцать групп. Добавьте подрывников отрядов Македонского и Кузнецова да диверсантов-подпольщиков, а их насчитываются десятки. Вот и выходит, что боевые успехи леса растут. Растут и наши партизаны. Вот вы — Федор Мазурец, Михаил Беляев, Иван Стрельников, Семен Курсеитов, Иван Сырьев, Александр Ломакин, вчера были рядовыми, сегодня ведете группы, а завтра поведете отряды. Да-да, товарищи! Это точно… Ну, друзья! Семь футов вам под килем!..

Отправив в рейд минеров-«железнодорожников», знакомимся с новым партизанским пополнением. У нас теперь много новичков. Их приводит в лес любовь к Родине и жгучая ненависть к оккупантам. Каждый из них знает подходы к вражеским военным объектам. В этом их сила, и мы используем ее все смелее и смелее.

Из четвертого отряда Котельников пригласил группу Николая Терновского — семь севастопольцев. За ними ждут разговора и другие группы.

— Терновский Николай Григорьевич, из города Фролово! — четко докладывает вожак группы, рослый молодой парень.

— Воевал?

— Воевал. Под Одессой, на Перекопе, в Севастополе, — с достоинством отвечает он.

— Всю оборону?

— С гаком. С херсонесским. И с подпольным.

— А что делать можешь? — вступает в разговор Петр Романович.

— Пленных из лагеря выручать. И мины закладывать.

— Вопросы и просьбы будут?

— Вопросов нет. Есть две просьбы. Прежде всего, всю нашу семерку не разъединять. Назначайте командира и политрука. К нам ребята еще пришвартуются. Нашей работой будете довольны.

— Согласны. А вторая просьба?

— Прошу переслать на Большую землю вот это письмо. Дома полтора года, наверное, считают пропавшим.

Беседуем с остальными. Григорий Саркисьян, Василии Зименко, Павел Лазарев, Самвел Асатуров, Абрам Ачкинадзе — люди разные по возрасту, по национальности, но их военные биографии одинаковы: все севастопольцы, все подпольщики. Последним из группы подходит широкоплечий геркулес с крупным добродушным лицом, чуть помеченным оспой.

— Андрей Плешаков. Родом из села Нижнетеплое, Луганской области.

Немногословен. Чувствуется: воевать будет по велению сердца.

С радостью принимаем всех в нашу партизанскую семью. Дело у них пойдет наверняка. Порукой тому — севастопольская закалка.

Перед обедом в лагерь явились Алексей Калашников и Александр Балацкий. Они привели восемнадцать человек. Вырвали, наконец, тех, с которыми вместе были в окопах Севастополя и за колючей проволокой фашистских лагерей.

В бригадный лагерь их не ввели — может, подпольный центр решит взять кого- нибудь в глубинную разведку, на работу среди военнопленных или во власовских формированиях. Таких либо вовсе не следует показывать партизанскому кругу, либо представить под вымышленными именами.

Идем к Бурульче. Настроение приподнятое — севастопольцам мы особенно рады. Восемь месяцев партизаны вели боевую перекличку с героями Севастополя. Дни и ночи радовались и тревожились, слушая боевое дыхание города, гром канонад, доносившийся в лес. Потом его пушки смолкли. Но Севастополь не покорился. В лес приходят вести о том, что и захваченный врагом город продолжает борьбу. Немало севастопольцев сражается с врагом и в партизанском лесу. Понятно, что когда в лес приходит живой участник Севастопольской обороны, то он роднее брата нам, ибо никто так не близок сердцу партизана, как герой-севастополец.

Вот и речка Бурульча, ее давно полюбившийся переливчатый говор, крутые лесистые берега, дикие скалы. А вот и они. Худые, бледные лица. У многих заметны рубцы ран: на лице, на шее, на руках. У двоих — следы тяжелых ожогов. Одежда самая разнообразная: рваные тельняшки, кителя и гимнастерки; полосатые рубища узников.