Николай Луговой - Побратимы

5 ноября. Взорван гусеничный тягач в районе сельхозинститута. Ееннадий Гуляев.

СПО» [79] СПО — Симферопольская подпольная организация, руководимая Анатолием Косухиным, Борисом Хохловым. .

«Т.т. Ямпольскому, Луговому.

За последнее время сделано меньше, чем надо. Штепсель перешел на новую работу сцепщиком. Он столкнул два паровоза, взорвал дрезину, в буксы пятнадцати вагонов засыпал песок. Курская взорвала вагон с посылками и почтой. Жбанов минировал путь — разбилось только три вагона. Я продолжаю работать на хлебозаводе. Испортил около ста тонн хлеба. Фунель и Валя силами своих групп распространили всю литературу. Пока все.

Дядя Юра.

Вот еще что. Черти вы этакие! Кто же так нападает? Вы шумите под живкомбинатом, в городе немцы паникуют, а мы ничего не знаем. Послушайте старика, в другой раз так не делайте. Загодя предупредите нас. И ударим разом: вы из лесу, а мы отсюда. Получится.

Д. Ю.» [80] Дядя Юра — Павел Павлович Топалов, руководитель Симферопольской подпольной организации. Приписка объясняется тем, что нападение 4 ноября, совершенное группами Ивана Семашко и Юрая Жака, и вызванная им паника в городе были истолкованы подпольщиками как неудавшаяся попытка партизан захватить город.

На Большую землю летят наши скупые радиодонесения:

«…8 ноября 2-й отряд при поддержке группы 6-го отряда напал на… противника, численностью до 250 румын в районе деревни Толбаш. Отряд противника разбит. Уничтожено 70 румынских солдат. Захвачено 30 винтовок, 2 пулемета, 20 повозок, 39 лошадей… Ямпольский, Луговой».

«…8 ноября… 6-й отряд в результате столкновения с противником уничтожил 38 солдат и офицеров. Взяты трофеи: 18 винтовок, 1 ручной пулемет, 16 лошадей, 6 повозок…» [81] Партархив Крымского обкома Компартии Украины, ф. 156. .

«…8 ноября 19-й отряд уничтожил 5 вражеских солдат, ранил 3. Захвачено 2 винтовки, 1 пулемет, одна лошадь.

С нашей стороны потерь не было».

Занятые заботами и тревогами, партизаны все же нашли время отметить 26-ю годовщину Октябрьской социалистической революции.

Зал торжественного собрания — поляна близ сосняка. Вперемежку с бойцами сидят старики, женщины, дети. В центре огромного круга — костры.

Докладчик — комиссар Буряк выступает по-партизански: не с трибуны и без тезисов:

— В сорок первом году мы сдавали Одессу. И Перекоп. И Крым. А сегодня Перекоп наш. И здесь — лес наш. И вокруг, в селах — красные знамена!

Оратор перечисляет освобожденные села: Барабаковка и Петровка, Соловьевка и Баланово, Тернаир и Новоивановка, Нейзац и Фриденталь. «Зал» оживает. Лица людей светлеют, сияют гордостью. Вот поднимается словак Александр Пухер. Он взволнованно обращается к партизанам.

— Драги приятели! Приймить од словаци горюче благожелание з святом революции. Од нас приймить. Од тех, аки ще в «Рыхла дивизии», в неволе. И од тех, аки живут на Словатчине, а точуть ножи проти фашистов.

— И од тех словацив, аки на легионе Людвика Свободы! — выкрикивает кто-то из словаков. А Пухер продолжает:

— В цей великий день мы дякуем вас, русских, за вашу революцию. Она допомогла чехам и словакам развалить Австро-Венгерску монархию. А ще бильш дякуемо за разбитие фашистив.

Его с жаром поддерживает Александр Гира:

— Вы, русски, допомагаете нам. А ак мы вызволимось од фашистов, зробим социализм в Словакии и будемо жить с Советским Союзом, ако зараз живемо з вами на лесе — в великому приятельстве…

После собрания нас окружают словаки.

— Скажите, будь ласка: аки висти з Великой земли о самолете Юраю Жаку? Ака погода?

Несколько суток раненый Жак ждал самолета, а летной погоды все не было.

Наконец, получили радиограмму:

«Погода трассе улучшилась. Встречайте самолет для Жака».

Провожать Юрая Жака пришли бойцы словацкого и федоренковского отрядов. Собрались возле него и представители всей бригады. От раненого не отходят Зоранчик и Федоренко, Сорока и медсестры Шура и Наташа. Их заботливые руки то поправляют подушки, которыми он обложен, то кормят больного.

Прибегает и Николай Плетнев.

— Ты вот что, Юра, — с ходу присаживается он Жаку. — Не падай духом. Гони от себя плохие думки, Это самое главное.

Николай не взбадривает и не внушает, а просто из сердца в сердце передает пережитое им самим. У него тоже позади три раны, проводы и дружеские наказы.

— Ночью или, самое позднее, завтра попадешь в наш партизанский госпиталь, в Пашковскую. Там так: если до операционного стола Полины Васильевны Михайленко дотянул, значит, считай, выжил. Она самых разбитых сшивает. Потом кровь перельет, прикажет носа не вешать… Я был в ее руках — знаю.