Григорий Полянкер - Наш добрый друг

Из окружающих лесов и перелесков исчезли звери, улетели птицы; все живое ушло, улетучилось из этого края.

Только изредка, когда на короткое время умолкала стрельба, как из-под земли появлялись бесстрашные курские соловьи и затевали свой божественный концерт, мгновенно исчезая при первых звуках канонады.

Да, здесь вы могли встретить одних только военных и то, повторяю, не на поверхности, а в глубоких траншеях и окопах. Вот и поймите, откуда взялось это бедное создание. Как оно пробралось сюда сквозь дикий огонь!

Нежданный гость стоял перед нами, со страхом оглядывался, вздрагивал после каждого удара снаряда и ожидал, какой приговор ему будет сейчас вынесен.

Я вынул из кармана завалявшийся кусок рафинада, соскреб с него прилипшую махорку, протянул гостю, который сперва с опаской приблизился, но тут же осторожно взял в рот подарок, отошел в сторонку и жадно захрустел зубами.

Облизываясь, гость подошел ко мне, положил доверчиво свои лохматые сильные лапы на плечи и, словно желая отблагодарить за подношение, лизнул мой подбородок.

Васо Доладзе рассмеялся:

– Ты только погляди, кацо! Впервые в жизни вижу, чтобы собака влюбилась в человека с первого взгляда. С первого куска сахара…

– Понятно: душа чует душу… – протянул басом дядя Леонтий, неторопливый, медлительный пожилой сибиряк. Потеребив свои черные усы, бывший охотник-медвежатник добавил: – Конечно, к плохому человеку приличный пес сразу не подойдет. А вот к хорошему…

Заметив, какими жадными и голодными глазами пришелец смотрит на нас, я достал из солдатского мешка последний кусок колбасы, который припрятал на черный день, и отдал псу.

– Подкрепляйся, дружок.

– Что ты, кацо! Свой НЗ разбазариваешь, – удивленно вскинул на меня свои синие глаза Доладзе, – ты забыл, что мы с тобой находимся на огненном островке, все дороги к нам простреливаются фрицами и может пройти кто знает сколько дней, пока старшина прорвется к нам с едой.

Следя за тем, как наш гость жадно грызет кусок сухой колбасы, я понял, что пес давно ничего не имел во рту, очень проголодался, и только пожалел, что мои пищевые запасы исчерпаны.

– Жалко пса… Кто знает, сколько верст он пробежал, пока пробрался к нашей обители, и сколько времени не ел. Сквозь такой огонь прошел в поисках человеческого тепла. Как же с ним не поделиться?

– Ну и ну! – Васо покачал головой. – Нашел, значит, спокойное, тихое местечко! Здесь каждую минуту может подняться такой сабантуй – только держись! А ты…

– Постой, постой, а может, пес обучен выносить раненых с поля боя? Может, он отбился от своей части и случайно забрел к нам? Всяко бывает.

– Слыхал и я, что есть такие обученные собаки…

Тем временем пес аппетитно дожевал колбасу и с интересом, хотя и не без опаски, посматривал на подошедших солдат, удивленно уставившихся на него.

Покончив с трапезой, пес сладко зевнул и, почуяв, что ничто и никто ему не угрожает, вытянулся на помятой соломе неподалеку от нас, на дне траншеи.

Расталкивая любопытных, к нам подошел Ашот Сарян, маленький, очень подвижный сержант с круглым небритым лицом и большими широкопоставленными карими глазами. От неожиданности он почесал затылок и, поправляя каску на голове, которая все время съезжала на глаза, улыбнулся:

– Мать моя родная! Кого вижу! Такого зверя я когда-то у нас в Ереване встречал на выставке животных. А где же его золотые, серебряные и бронзовые медали? Кажется, это не простая собака, породистая…

И, опустившись на колени, опершись на дуло автомата, с улыбкой обратился к гостю:

– Эй, миленок, чего разлегся, как турецкий султан в своем гареме? Чего пришкандыбал к нам? Не мог выбрать более спокойного уголка? И куда тебя занесла нечистая сила? Послушай моего доброго совета, драпай отсюдова, дружок, пока не поздно. Поищи себе лучшее местечко… Вот вспомнишь слова Ашота Саряна из Еревана. Мы-то солдаты и самим богом здесь поставлены, чтобы мерзкого фрица не пропустить. А тебе зачем здесь торчать?…

Окружающие тихонько смеялись, слушая, как словоохотливый, веселый сержант объясняется с пришельцем.

А тот смотрел на парня полузакрытыми глазами, в которых словно было написано: «Куда же мне деваться, дорогие мои? Пришел к вам издалека, еле живой пробрался сюда. Я одинок и несчастен, как никто в мире. Разрешите остаться возле вас. Не гоните».

– Ну и житуха… – затягиваясь махорочным дымом, пробормотал дядя Леонтий. – Каких золотых ребят, каких орлов потеряли мы в этих боях… Как мало нас осталось, и вот какое пополнение прибилось к нашему берегу…